Мужская рука поддержала ее, и как раз вовремя.
— Мне очень жаль, — срывающимся голосом пробормотала она, когда приступ кончился и Каннингем бережно усадил ее на стул.
— Вы, видимо, все же простудились, — сказал он. Как ни странно, тон был не обвинительным, а скорее сострадательным.
Эмми покачала головой.
— Креветки, — промямлила она. — Это, видимо, креветки.
— Что еще за креветки?
— Ризотто с креветками — по пути сюда. Очевидно, они были не совсем пригодны для еды.
— Да?
— Да. О, простите! — С этим восклицанием она вновь бросилась к раковине, и ее снова вырвало.
Она чувствовала себя так, словно ее долго били-колотили, и без всякого протеста подняла на него глаза, когда он этого потребовал.
— Бедная маленькая Эмми, — захлопотал он над ней, обтирая ей лицо. — Ну как вы?
— Замечательно, — храбро отвечала она и решительно поднялась на ноги, которые тут же подогнулись.
Рука Бардена крепко обвилась вокруг ее талии.
— Обопритесь на меня, — предложил он, что и было выполнено. Он медленно препроводил ее обратно в постель, заботливо усадил и откинул волосы со лба.
— На кого я похожа! — вырвалось у нее раньше, чем она успела остановиться.
Барден поглядел на нее сверху вниз, помедлил и затем невозмутимо сообщил:
— Вы замечательно выглядите. Это ее обеспокоило так сильно, что сердце в груди заколотилось как бешеное.
— Вы пьяны, — обвиняюще произнесла она. Ответом ей был смех.
— Вы определенно приходите в себя, — улыбнулся он и приказал:
— Посидите спокойно. — Эмми хотелось лечь и проспать до Рождества. А он тем временем вернулся со свежей мужской рубашкой. — Ваше одеяние совсем промокло, — доверительно поведал он.
Эмми, в последнее время занятая лишь проблемой освобождения от содержимого своего желудка, опустила глаза на ночную рубашку. Та действительно окончательно промокла и совершенно прекратила скрывать наготу.
— Ой! — возопила Эмми. Тонкие лямки сползли ниже некуда, и грудь, хотя и не слишком большая, но и не маленькая, оказалась открытой для всеобщего обозрения, подчеркиваемая облепившей ее снизу прозрачной тканью. Быстрым движением она скрестила руки, прикрываясь.
Пока она мысленно металась, не зная, куда скрыться от позора, Барден предложил свой выход:
— Ну ладно, мисс Скромность. Снимайте-ка эту мокрую вещь и залезайте вот в это. Ну же, — поторопил он, видя, что она не шевелится.
Эмми приподнялась, стащила мокрую рубашку и надела сухую. Она не успела застегнуться, и он, как будто это само собой разумелось, проделал все сам. Выпрямляясь, он не отрывал глаз от ее ног.
— Вам моя рубашка идет больше, чем мне, — прокомментировал он.
— Дайте мне спокойно уснуть! — взмолилась Эмми и действительно скоро крепко уснула.
Проснулась она уже около десяти. Быстро обернувшись, с облегчением обнаружила, что соседняя кровать пуста. Ей как-то не хотелось пока встречаться с Барденом Каннингемом.
Ее костюм и блузка, вечером брошенные ею на полу в библиотеке, были высушены и аккуратно висели на плечиках. Туфли были также высушены и стояли рядом с тумбочкой. Тут же, на тумбочке, лежала пара новых колготок.
Поняв, что если экономка и организовала это все для нее, то лишь по указанию Роберты Шорт, Эмми почувствовала благодарность к ним обеим. Чем больше она узнавала Роберту, тем больше та ей нравилась, хотя их с Каннингемом поведение за спиной у Невилла Шорта было…
Не мое дело, сказала себе Эмми и встала с кровати. Сейчас самое время принять душ. И надо как-то вытащить машину. В три она забирает тетю Ханну. Учитывая состояние дорог, для такого дела может потребоваться все оставшееся время.
Она была уже одета и как раз влезала в туфли, когда дверь тихо открылась и, легко ступая, будто боясь потревожить ее сон, вошел Барден Каннингем. Казалось, то, что она полностью готова к выходу, его удивило.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — буркнула она, чем немедленно заслужила строгий взгляд.
— Я спросил, как вы себя чувствуете, — повторил он — человек, который редко удосуживался что-либо повторять.
Кажется, он беспокоится за нее. Как мило с его стороны!
— Как я выгляжу? — спросила она, слегка смущенная тоном своей предыдущей реплики. За свои хлопоты он заслужил более вежливого обращения.
