Гусляр считал себя кем-то вроде Филиппа Киркорова и страшно возмутился, услышав критику в свой адрес. Его тонкая душа не вынесла надругательства грубого мужлана, и певец, закатив форменную истерику, направился к выходу из горницы. Поклонницы доморощенного таланта бросились за ним следом, умоляя вернуться, но гусляр возмущенно заявил:
– Пусть вам воевода поет! Он, говорят, горазд кулаками махать, а теперь пусть споет и спляшет!
За такой наезд стоило начистить барду рыло, но я не стал марать руки и ответил:
– Я, конечно, извиняюсь, но слушать твое козлиное блеяние просто нет сил! А потому попробую спеть, как ты предлагаешь, а боярыня Пелагея пусть нас рассудит!
Закончив свою отповедь, я достал из-под лавки завернутую в холстину гитару и, проверив настройку, заиграл. Мне было известно, что женскому полу нравится мое пение, но такого результата, честно сказать, я не ожидал. Видимо, душещипательная «История любви» не требовала перевода и трогала женские сердца вне зависимости от эпохи, в которую звучала.
Когда я закончил петь, аплодисментов не последовало, девки дружно рыдали навзрыд, а одна из наиболее растрогавшихся слушательниц просто убежала из горницы. Похоже, у дамы случился культурный шок, про который я слышал, но, как он выглядит наяву, не представлял. Постепенно рыдания затихли, и я услышал голос боярыни:
– И где такие жалостливые песни поют?
– Есть за морями страна Испания. Эта песня из тех краев, – ответил я.
– А еще какие заморские песни ты знаешь?
– Разные знаю, но есть и русские.
– Спой, воевода, порадуй душу! – попросила боярыня.
Я задумался, выбирая песню, которая не звучала бы непонятно в эту эпоху, и решил спеть «Любо, братцы, любо», заменив в тексте «атамана» на «воеводу».
Когда прозвучал последний аккорд, зашмыгали носами уже мои десятники и Пахом Хромой, а девки снова залились слезами. В этот момент тренькнули гусли местного барда, который разинув рот стоял у дверей. Этот противный звук, видимо, резанул ножом по сердцу слушателей, и на него сразу зашикали. Гусляр испуганно втянул голову в плечи, и тут раздался голос боярыни:
– А ты, козел безрогий, чего в дверях застрял? Иди куда тебя послали! Правильно воевода сказал – твое блеяние только козам в хлеву слушать!
Горница едва не обрушилась от хохота, и гусляр как угорелый выскочил за дверь.
Мой концерт продолжался до тех пор, пока не лопнула струна на гитаре, а так мне бы пришлось петь до утра. Да я и сам был не против этого, стосковавшись по культурному досугу из прежней жизни. Как оказалось, моя память хранит много народных песен, для которых эпоха не имеет значения. «Ехал на ярмарку ухарь-купец», «Выйду на улицу», «Черный ворон» и множество других народных песен не имели четкой привязки ко времени, и их можно исполнять перед аудиторией любой эпохи, а мой непривычный выговор не сильно выбивался из многоголосья старорусских диалектов.
Так в трудах и заботах прошел январь, и начался февраль. Жизнь в усадьбе боярыни Пелагеи окончательно вошла в размеренный ритм, а я потихоньку вжился в новые для себя условия. Мой выговор стал практически неотличим от выговора местных жителей, из моего лексикона исчезли слова и обороты речи двадцать первого века. Алексашка Томилин уже не выглядел белой вороной среди боярского окружения, а народ списывал странности в поведении воеводы на его долгую жизнь в басурманских краях.
Незнакомые песни, а особенно музыка двадцать первого века, прибавили мне популярности среди населения Вереи, и меня даже стали приглашать на свадьбы в качестве почетного гостя. Правда, я не горел особым желанием превратиться в скомороха, всего пару раз посетил подобные мероприятия, но эти концерты сделали из меня местную поп-звезду. По слухам, какая-то сумасшедшая девица, наслушавшись моих песен, даже бегала на речку топиться в проруби «от безответной любви». К счастью, впечатлительная дура в последний момент передумала прыгать в ледяную воду, но зачем-то растрепала об этом случае своим подругам.
Конечно, внимание публики к моим талантам грело душу, к тому же пристальный интерес женской половины населения усадьбы имел и свои неоспоримые плюсы. Например, теперь мне не приходилось ломать голову над проблемой мужского здоровья, так как наиболее чувствительные дамы сами буквально прыгали в мою холостяцкую постель. Даже боярыня Пелагея начала делать мне двусмысленные намеки, но я благоразумно «включил дурака» и прикинулся, что не понимаю, о чем речь.
