— Это весьма вероятно.
— Отправлено вчера, — сказал Адамберг, рассматривая конверт, — из Первого округа.
— Объявлены две смерти, — заметил Декамбре.
— Это уже случилось, — ответил Адамберг, глядя на него. — Вечером услышите в новостях. Двоих мужчин, голых и вымазанных углем, выбросили на мостовую, как мешки.
— Двоих сразу, — глухо произнес Декамбре.
Его рот исказила гримаса, бледная кожа покрылась сеткой морщин.
— Как по-вашему, Декамбре, тела зараженных чумой чернеют?
Бывший учитель нахмурился.
— Я плохо в этом разбираюсь, комиссар, история медицины не мой конек. Поэтому я так долго добирался до смысла «странных» писем. Но могу вас заверить, что врачи той эпохи ни разу не упоминают этот цвет. Язвы, пятна, бубоны, волдыри — да, но не чернота. Этот образ укрепился в головах людей гораздо позже. Все дело в семантике, понимаете?
— Да.
— Это не важно, потому что ошибка прижилась, и чуму называют «черной смертью». А эти слова, несомненно, очень важны для убийцы, потому что они сеют страх. Он хочет ошеломить, поразить умы людей жуткими образами, не важно, настоящими или ложными. А слова «черная смерть» оглушают, как пушечный выстрел.
Адамберг сел за столик в «Викинге», где в этот вечер было довольно тихо, и попросил у верзилы Бертена чашку кофе. В окно ему хорошо была видна вся площадь. Через четверть часа позвонил Данглар.
— Я в «Викинге», — сказал Адамберг.
— Будьте осторожны с тамошним кальвадосом, — предостерег Данглар. — Он весьма специфический. Одним махом все мысли из головы выметает.
— У меня и без того пустая голова, Данглар. Не знаю, что и делать. Мне кажется, он одурманил меня, сбил с толку. Околпачил.
— Кальвадос?
— Нет, сеятель чумы. Этот С.Т. Кстати, можете больше не искать подходящие инициалы.
— А как же Себастьян Тавеньо?
— Оставьте его в покое, — сказал Адамберг, открывая блокнот на странице, исписанной Марком. — Это всего лишь наречия «cito» и «tarde».
Адамберг ждал, что ответит заместитель, но тот молчал. Видно, и у него гудела голова, а его светлый ум затуманился.
— «Cito, longe, tarde», — прочитал Адамберг. — «Уйди скорей и не спеши обратно».
— Черт! — наконец проговорил Данглар. — «Cito, longe fugeas et tarde redeas». Как же я не подумал!
— У нас у всех голова кругом, и у вас в том числе. Он хочет нас подавить.
— Кто вам рассказал про буквы?
— Марк Вандузлер.
— Я навел о нем справки, как вы просили.
— Его тоже оставьте в покое. Он вне подозрений.
— Вы знали, что его дядя — бывший полицейский и что его выгнали перед самой пенсией?
— Да. Когда-то мы с ним вместе осьминога ели.
— Надо же. А вы знали, что Марк знаком с полицией?
— Какой-нибудь криминал?
— Да, но он помогал расследованию. Парень далеко не дурак.
— Я это заметил.
— Я звоню насчет четверых специалистов по чуме. Все чисты как стеклышко. У каждого семья и железное алиби.
— Не повезло.
— Да уж. Больше нам не за кого зацепиться.
— И я перестал что-либо понимать. Я ничего не чувствую, старина.
Данглар мог позлорадствовать, что Адамбергу изменила его интуиция. Однако ему, напротив, стало жаль комиссара и очень захотелось его подбодрить, потому что он сам хорошо знал, каково это — отчаяться.
— Бросьте, — твердо сказал он, — вы наверняка что-то чувствуете. Хоть что-нибудь.
— Только одно, — помолчав, медленно произнес Адамберг. — То же, что и раньше.
— И что именно?
Адамберг окинул взглядом площадь. Там потихоньку собирался народ, люди выходили из бара, все ждали вечернего сеанса. Под высоким платаном заключались пари о погибших и спасшихся в кораблекрушении.
— Я знаю, что он здесь, — сказал комиссар.
— Где здесь?
— Здесь, на площади.
У Адамберга не было телевизора, и он привык, если ему было нужно, заходить в ирландский паб в ста метрах от своего дома, там гремела музыка и витали пары пива «Гиннес», а официантка по имени Энид, которая давно его знала, разрешала ему смотреть маленький телевизор под стойкой. Без пяти восемь он открыл дверь с надписью «Черные воды Дублина» и прошел за стойку. Слова «черные воды» как нельзя лучше выражали то, что он чувствовал с самого утра. Пока Энид готовила для него картошку с салом — где ирландцы брали такой громадный картофель, над этим стоит подумать на досуге, когда голова не будет забита сеятелем чумы, — Адамберг, приглушив звук, слушал новости. Как он и опасался, все грозило кончиться катастрофой.
