В уголовный розыск пришли новые факсы из лаборатории, и Адамберг быстро с ними ознакомился: на всех «странных» посланиях были только отпечатки Жосса и Декамбре.
— Я бы удивился, оставь сеятель свои пальчики, — сказал Адамберг.
— Зачем ему такие дорогие конверты? — спросил Данглар.
— Чтобы соблюсти правила церемонии. Каждый поступок в его глазах — священнодействие. Простые конверты тут не годятся. Ему нужна драгоценная оправа, потому что его деяния в высшей степени утонченны. Это не деяния первого встречного, вроде нас с вами, Данглар. Вы же не можете представить, чтобы искусный повар подал вам слоеный пирог на пластмассовой тарелке. Так и здесь. Конверт под стать той цели, которой он служит, он — изыскан.
— Отпечатки Ле Герна и Дюкуэдика, — сказал Данглар, кладя факс на стол. — Оба побывали за решеткой.
— Да. Но недолго. Девять месяцев и полгода.
— Но этого достаточно, чтобы обзавестись полезными знакомствами, — сказал Данглар, яростно расчесывая подмышку. — Научиться вскрывать замки они могли уже после тюрьмы. За что они сидели?
— Ле Герн за побои, телесные повреждения и попытку убийства.
— Так-так, — присвистнул Данглар, — уже теплее. Почему ему не дали больше?
— Смягчающие обстоятельства: судовладелец, которого он избил, не ремонтировал свой траулер, тот весь прогнил и затонул. Двое матросов погибли. Ле Герна подобрал спасательный вертолет, и на суше он в ярости набросился на хозяина.
— Хозяина наказали?
— Нет. Ни его, ни чиновников из управления портом, которые его покрывали, — по словам Ле Герна, тот их подмазал. Все судовладельцы сговорились между собой, и его вышвырнули из всех портов Бретани. Ле Герн больше никогда не командовал кораблем. А тринадцать лет назад он без гроша прибыл на вокзал Монпарнас.
— У него веские причины ненавидеть все человечество, вы не находите?
— Нахожу. Он вспыльчивый и злопамятный. Но Рене Лорьон, похоже, никогда не бывал ни в одном портовом управлении.
— Может, он выбирает, на ком отыграться. Такое бывало. Все-таки Ле Герну удобнее всего посылать письма самому себе, разве не так? Хотя с тех пор, как мы наблюдаем за площадью — а Ле Герн первый узнал об этом, — «странных» записок больше не приходило.
— Он не единственный, кто знал о присутствии полицейских. В девять вечера в «Викинге» уже все это почуяли.
— А если убийца не из их квартала, откуда он узнал?
— Он совершил убийство и прекрасно понимает, что его ищут. Он заметил полицейских на лавочке.
— Значит, наша слежка впустую?
— Это слежка из принципа. И не только.
— А за что сидел Декамбре-Дюкуэдик?
— За попытку изнасилования несовершеннолетней в школе, где он преподавал. На него тогда набросилась вся пресса. В пятьдесят два года его чуть было не линчевали на улице. Полиции пришлось охранять его до суда.
— Дело Дюкуэдика, припоминаю. Нападение на девочку в туалете. А ведь, глядя на него, ни за что не подумаешь.
— Вспомните, что он сказал в свою защиту, Данглар. Трое пятнадцатилетних подростков набросились на девочку двенадцати лет, когда все ушли обедать. Дюкуэдик здорово поколотил тех парней и взял малышку на руки, чтобы унести оттуда. Одежда на девочке была разорвана, и она рыдала у него на руках в коридоре. Это и видели остальные ученики. Трое молодчиков представили дело по-другому: якобы Декамбре насиловал девчонку, они вмешались, Декамбре их избил и пытался забрать девочку с собой. Его слово против показаний троих. Декамбре осудили. Подруга его сразу бросила, коллеги от него отвернулись. Потому что сомневались в его правоте. Сомнения опустошают, Данглар, но они очень сильны в нас. Поэтому он и сменил фамилию на Декамбре. В пятьдесят два года жизнь этого человека кончилась.
— Сколько лет было бы сейчас тем троим? Приблизительно тридцать два — тридцать три? Как и Лорьону?
— Лорьон учился в Перигё, а Дюкуэдик преподавал в Ванне.
— Он мог выбрать его козлом отпущения.
— Опять?
— А что? Вы разве не встречали стариков, уничтожающих целые поколения?
— Слишком часто встречал.
— Надо проверить этих двоих. Декамбре легче легкого отправлять эти письма, а тем более их писать. Все-таки это он додумался до их смысла. По одному арабскому словечку догадался, что отрывок взят из «Liber canonis» Авиценны. Что-то уж больно подозрительно, вам не кажется?
