— Дюкуэдик, — повторил Декамбре. — Так звали вашего учителя истории.
Жосс прищурился и наклонился вперед.
— Дюкуэдик, точно, — подтвердил он. — Ян Дюкуэдик. Слушайте, Декамбре, вы что, за мной шпионите? Что вам от меня надо? Вы из легавки? Да, Декамбре? Вы легавый? Значит, записки и комната это чушь! Вам просто надо втянуть меня в ваши грязные полицейские делишки!
— Вы что, Ле Герн, боитесь полиции?
— А вам-то что?
— Дело ваше. Только я не полицейский.
— Отговорки! Откуда вы знаете моего учителя?
— Это был мой отец.
Жосс застыл, облокотившись на стол и выпятив челюсть. Он был пьян и плохо соображал.
— Чушь, — наконец пробормотал он.
Декамбре сунул слегка трясущуюся руку во внутренний карман пиджака. Вынул бумажник, достал из него удостоверение личности и протянул бретонцу. Жосс долго изучал карточку, водя пальцем по фамилии, фотографии и месту рождения. Эрве Дюкуэдик, родился в Трегье, семьдесят лет.
Когда Жосс поднял голову, Декамбре приложил палец к губам. Тихо, мол. Жосс несколько раз кивнул. За этим что-то кроется. Это Жосс мог понять даже в стельку пьяный. Впрочем, в «Викинге» стоял такой гвалт, что можно было спокойно говорить, не боясь быть услышанным.
— Значит… Декамбре — это?.. — пробормотал он.
— Выдумки.
Ну, если так, браво. Браво, аристократ. Да он, оказывается, мастак. Жосс снова задумался.
— Так все-таки как, — сказал он, — аристократ вы или нет?
— Аристократ? — удивился Декамбре, убирая карточку. — Послушайте, Ле Герн, если бы я был аристократом, разве я портил бы себе глаза, плетя кружева.
— Бывают же бедные аристократы? — настаивал Жосс.
— Опять не угадали. Я просто бедный. Простой бретонец.
Жосс откинулся на спинку стула, растерянный, словно его мечта только что разбилась в пух и прах.
— Прошу вас, Ле Герн, — сказал Декамбре, — никому ни слова.
— А Лизбета?
— Даже она ничего не знает. Никто не должен этого знать.
— Почему же вы рассказали об этом мне?
— Дашь на дашь, — объяснил Декамбре, осушая очередной стакан. — С честным человеком нужно вести честную игру. Если теперь вы не захотите занять комнату, скажите прямо. Я пойму.
Жосс резко выпрямился.
— Так вы берете? — спросил Декамбре. — А то у меня есть желающие.
— Беру, — поспешно ответил Жосс.
— Тогда до завтра, — сказал Декамбре, вставая, — и спасибо за эти записки.
Жосс ухватил его за рукав:
— Декамбре, что такого в этих записках?
— В них какая-то тайна, грязь. Тут кроется опасность, я уверен. Как только мелькнет луч света, я вам расскажу.
— Как маяк, — мечтательно произнес Жосс, — луч света от маяка.
— Вот именно.
Добрая часть четверок уже была стерта с дверей трех указанных домов, особенно в Восемнадцатом округе, где, по словам жильцов, они появились уже неделю, а то и десять дней назад. Но это была акриловая краска хорошего качества, и на деревянных панелях еще виднелись черноватые следы. Зато в доме Маризы нетронутых рисунков было множество, и Адамберг велел их сфотографировать, пока не стерли. Четверки были старательно нарисованы от руки, без трафарета. При этом все они были одинаковы: высотой семьдесят сантиметров, ширина черты три сантиметра, все перевернуты, у всех широкая ножка и две маленькие палочки на конце.
— Отличная работа, не правда ли? — сказал Адамберг Данглару, который за все время их экспедиции не проронил ни слова. — Ловкий парень. Рисует одним мазком, не отрывая руки. Как китайский иероглиф.
— Бесспорно, — отозвался Данглар, усаживаясь в машину справа от комиссара. — Нарисовано мастерски, быстро. Рука у него набита.
Фотограф сунул аппаратуру на заднее сиденье, и Адамберг мягко тронулся с места.
— Это срочно? — спросил Бартено.
— Вовсе нет, — сказал Адамберг. — Принесете, когда сможете.
— Тогда через пару дней, — предложил фотограф. — Сегодня вечером мне надо сделать серию снимков для министерства.
— Кстати, о министерстве, не обязательно говорить им об этом. Будем считать это нашей маленькой прогулкой.
— Если у него такая точная рука, — проговорил Данглар, — тогда, вероятно, он художник.
— По-моему, на произведение искусства это не похоже.
— Но может, вместе они составляют одно целое. Предположим, парень изрисует сотню домов, и в конце концов о нем заговорят. Этакий феномен масштабности, художник атакует общественную собственность, так называемая мозговая атака. А через полгода имя автора будет у всех на устах.
