Видимо, начальник патруля и не ожидал увидеть ничего другого, потому что никак не прореагировал на его слова. Вместо этого он повернулся к Полине и ткнул её дубинкой в грудь:
— Ты тоже, девчонка!
Полина отшатнулась от него и побледнела — тычок дубинкой оказался болезненным.
— Полегче… — заступился за девушку Сергей, но не договорил.
За спиной начальника патруля по платформе показался человек, увидеть которого здесь он никак не ожидал. Он вообще не ожидал его увидеть, потому что считал своего бывшего друга мёртвым! Однако Дрон, живой и здоровый, как ни в чём ни бывало вразвалочку вышагивал по платформе, да ещё и не один, а в компании с густо размалёванной девицей в короткой юбке, которую он по-хозяйски обнимал за талию. На Дроне была новая, явно дорогая, кожаная куртка и новая же водолазка с высоким воротом.
— Дрон?! — возглас вырвался вопреки воле Сергея, сам по себе. — Живой, чертяка! Ты как здесь?! А ещё, ещё кто-нибудь из наших спасся?! Ты кого-нибудь видел?!
Дрон сейчас же обернулся, выпустил свою раскрашенную подругу и изумлённо уставился на него и стоящую рядом Полину. Сергей бросился к Дрону, но начальник патруля преградил ему дорогу.
— Да это наш парень, из Рощи! Он меня знает! — отмахнулся от него Сергей. — Дрон, скажи им!
Дрон тоже подался навстречу и вдруг внезапно заорал:
— Ворюги!
— Дрон! Ты чего? — опешил Сергей. — Это же я!
— Держите их! У девки полный рюкзак отмычек!
Сергей так и застыл с открытым ртом. Живот скрутило, словно невидимый противник нанёс ему удар под дых. Но только слова Дрона оказались страшнее и сокрушительнее любого удара. Только сейчас Сергей с ужасом сообразил, что заставило побледнеть Полину, — набор отмычек для вскрытия сейфов так и лежал в её рюкзаке! Вместе с ворованным автоматом и патронами он являлся стопроцентной гарантией смертного приговора. И нет никого, кто бы заступился за них. Пощадить их может только руководство Союза. Но чтобы попасть в штаб, нужно сначала отделаться от патрульных!
Всё решали секунды. Сергей оттолкнул автоматчика, который начал поворачиваться к Полине, потом с разворота врезал в челюсть другому.
— Полина, беги!
Она всё поняла правильно: пулей сорвалась с места и одним прыжком перемахнула через решётку — часовые у въездных ворот только рты открыли от неожиданности. Зато патрульный, которого оттолкнул Сергей, проворно направил вслед девушке свой автомат. Его напарник ничком распластался на полу — удар в челюсть оказался точным. Касарин ринулся к первому патрульному и, дотянувшись до него ногой, ударил носком ботинка по его автомату. Выбить оружие он не сумел — видимо, стрелок крепко держал его, но вся выпущенная очередь ушла в потолок. Командир дрезины в своём тяжёлом и неповоротливом бронежилете застыл на месте. Начальник патруля нырнул командиру за спину. Сергей лишь мельком отметил это перемещение — всё его внимание было приковано к самому опасному противнику — автоматчику. Как оказалось, напрасно: удар дубинкой он пропустил. Тяжёлая деревянная палка врезалась в спину под лопатками, в груди перехватило дыхание, а глаза полезли из орбит. Сергей зашатался, чувствуя, как пол и потолок над головой стремительно меняются местами, и, окончательно потеряв равновесие, рухнул на истоптанные гранитные плиты. Стоило ему оказаться на полу, как со всех сторон посыпались удары. Мелькающую в воздухе дубинку то и дело заслоняли чьи-то ноги в тяжёлых ботинках — кажется, на этот раз даже командир дрезины не остался в стороне. Сергей пытался закрываться руками, но корчащееся от боли тело плохо подчинялось ему. Избиение продолжалось бесконечно долго, пока бог, дьявол или кто там распоряжается судьбами жителей метро, не сжалился над Сергеем, выключив его сознание.
* * *
Болело всё: голова, грудь спина, ноги и руки. Распухший правый глаз превратился в узкую щель, а тело, наверное, в один сплошной синяк. И ещё было холодно. Сергей поискал глазами какие-нибудь нары и не нашёл — камера, куда его бросили патрульные, оказалась абсолютно пуста, если не считать железного решётчатого плафона с тускло светящей лампочкой под потолком, да грязной бадьи в углу, служащей отхожим местом. «Даже хорошо, — подумал он. — Не надо напрягать силы и, превозмогая боль, куда-то ползти. Зачем, когда можно вот так лежать и ни о чём не думать…»
