— А чего это наши мужья должны ради вас рисковать?! — завизжала она. — Сынка-то своего пожалели! А наши мужики, значит, пусть пропадают! Их не жалко!
— Да, дело опасное… — не стал спорить отец.
Но женщина даже не стала его слушать.
— А я вот прямо к коменданту пойду! Он вашего самоуправства не допустит!
У неё за спиной раздались возмущенные возгласы — похоже, у Савельевой нашлись последователи. Дело принимало опасный поворот. Лишённая возможности расправиться с одной жертвой, толпа вполне могла выбрать себе другую. Погасить вспыхнувшие страсти можно было только одним способом — немедленно снять повод для склоки.
Сергей шагнул к отцу, заслонив его спиной от кричащей и размахивающей руками Савельевой.
— Товарищ полковник, если нет других добровольцев, разрешите сопроводить арестованную до Маршальской?
Несколько секунд они оба пристально смотрели в глаза друг другу. Сергею было жаль отца, которого он своим официальным обращением поставил в безвыходную ситуацию, но только так можно было спасти приговорённую к смерти девушку. И отец, в конце концов, сдался.
— Разрешаю, — глухо прозвучал его голос в наступившей на платформе тишине.
Когда последний сигнальный костёр западного блокпоста остался за поворотом туннеля, Сергей, наконец, решился спросить:
— Как себя чувствуешь?
На станции им ни разу не удалось остаться наедине — рядом постоянно кто-то вертелся, и он так и не осмелился поговорить с девушкой откровенно. Сначала её, по настоянию Сергея и с молчаливого разрешения его отца, отвели в госпитальную палатку, где её осмотрел молодой дежурный врач, всё медицинское образование которого ограничивалось прочтением лекарственного справочника да двух учебников по медицине, найденных сталкерами на поверхности. Результатом этого двухминутного осмотра стал вынесенный врачом вердикт о том, что «пациентка жить будет». Да ещё то, что он смазал спиртовой настойкой подорожника (пожалел добытый на поверхности драгоценный йод) ссадины от верёвки у неё на шее. Синяки и разбитые губы он вообще не стал принимать в расчёт, посчитав и то, и другое мелочью. Впрочем, так оно и было, если разобраться.
Пока шёл медосмотр, отец принёс комплект сталкерского снаряжения: прорезиненный комбинезон, высокие ботинки и противогаз. Точнее, два комплекта: один бросил на пол перед девушкой, а второй отдал Сергею. Она развернула комбинезон, внутри которого оказалась ещё и старая отцовская майка, молча осмотрела то и другое и тут же, без всякого стеснения, начала переодеваться. Сергей надеялся, что мужчины на это время выйдут из палатки, но никто из них даже не подумал этого сделать. Правда, и врач, и отец смотрели на переодевающуюся девушку совершенно равнодушно, и только он стыдливо опускал глаза, когда видел её узкую спину с линией выпирающих позвонков, маленькие, задорно торчащие груди и голые ноги. Опускать — опускал, а всё-таки не отвернулся.
Когда девушка, наконец, облачилась в комбинезон, который оказался для неё безнадёжно велик — ей пришлось подвернуть рукава, а пояс туго затянуть армейским ремнём, отец швырнул ей выпотрошенный рюкзак и найденный там набор воровских отмычек.
— Держи. Это тебе пригодится.
Она ловко поймала на лету и то, и другое, проверила отмычки, сунула их в рюкзак и забросила его за спину.
— Я готова.
Сергея удивило её бесстрашие. Ах да! Она же не знает, что ждёт её на Маршальской…
Полковник Касарин смерил девушку долгим взглядом, потом повернулся к сыну.
— Пристрели её, если попытается сбежать, — сурово произнёс он, и вдруг его голос изменился. — И… возвращайся.
Отцовский взгляд напомнил Сергею, как смотрела на него мать, когда уходила в свой последний рейд. Сергею даже показалось, что отец хотел сказать не то, что произнёс, а совсем другое — то, что не касалось этой девушки, а предназначалось только ему, ему одному. И, отвечая на его невысказанную просьбу, сказал:
— Хорошо, отец.
В горле вдруг запершило, словно они прощались навсегда. Хотя, чего себя обманывать, возможно, это так и есть.
— Получи на складе оружие и снаряжение, любое, какое захочешь. Скажи, я распорядился. Дозиметр, фонари… Отправляйтесь.
