Утро. Литературный сборник - страница 8
Таким образом, альфа и омега «Утра» – ненависть к Америке и ео ipso [5] (как выражаются сотрудники того же «Утра») – любовь к родине, то есть к Москве. Ничто, по их мнению, так не противоположно Америке, как Москва: там, видите, паровая выводка народности,{16} а здесь настоящая огородная народность; там польза и утилитаризм, а Москва постоянно «ведет борьбу против заразительного принципа утилитарного поветрия», – и в доказательство своего мнения о принципе поветрия (твердый, должно быть, принцип!) предисловие приводит одно из важнейших исторических событий, которое, по его собственному признанию, «имеет для него глубокое значение» и на котором оно «останавливается с любовью».
«Укажем, – говорит предисловие, – на один факт, поясняющий наш взгляд на Москву. Давно ли у нас стали плодиться журналы, а в Петербурге (по вычислению, за которое мы обязаны «Современнику» [6]) в 1858 году уже выходило двадцать девять уличных листков,{17} которых единственным побуждением (побуждением листков? и к чему?) была торговая спекуляция не выше и не ниже открытия харчевни близ места, где бы вдруг должна была сойтись толпа рабочего народа (?!). В Москве до сегодня нет, кажется, ни одного подобного предприятия, и мы уверены, что не будет».
Какая сила мысли! Какая логическая последовательность! Теперь, – кажется, нет; а в будущем – наверное не будет. Это очень хорошо, и после такого образчика логики предисловия мы уже нимало не удивляемся, когда оно восклицает в заключение: «Как ни незначителен факт с виду, для нас он имеет глубокое значение, и мы останавливаемся на нем с любовью». Очевидно, что и здесь предисловие руководилось той же самой логикой: «Кажется, этот факт не имеет значения, но мы уверены, что он имеет глубокое значение». Славная логика в предисловии: как будто над ним трудились общими силами – и старая и молодая редакция!
Из любви к Москве, как противнице утилитаризма, проистекает в «Утре» защита теории искусства для искусства. До сих пор нигде, кажется, не было (и мы уверены, что не будет) так резко выражено последнее слово этой прилизанной теории, как в статьях «О поэзии Пушкина» Б. Алмазова и «О литтературе 1858 года» Б. А. …Толки об «искусстве для искусства» идут уже давно в русской литературе, но приверженцы чистой художественности так смутно, сбивчиво и разноречиво высказывали обыкновенно свои мнения, что не мудрено, если многие из читателей остаются до сих пор в недоумении относительно настоящего значения теории «искусства для искусства». Поэтому мы скажем о ней здесь несколько слов, прежде чем будем говорить о мнениях г. Алмазова.
Под теориею чистой художественности или искусства для искусства разумеется вовсе не то, когда от литературных произведений требуется соответствие идеи и формы и художественная отделка внешняя; к этой теории вовсе не принадлежит то, когда в писателе хотят видеть живую восприимчивость и теплое сочувствие к явлениям природы и жизни и уменье поэтически изображать их, переливать свое чувство в читателя. Нет, такие требования предъявляет всякий здравомыслящий человек, и только на основании их всякая, самая обыкновенная критика произносит свой суд о таланте писателя. Требования поборников «искусства для искусства» не те: они хотят – ни больше, ни меньше как того, чтобы писатель-художник удалялся от всяких жизненных вопросов, не имел никакого рассудочного убеждения, бежал от философии, как от чумы, и во что бы то ни стало –
