Тем не менее и взрослые и дети жадно вырывали друг у друга наушники. «Хватит, ты уже наслушался», – говорила сестра. А я только начинал слушать или, вернее, слышать. Другие же, как мне казалось, слушали недопустимо долго. Томило любопытство: а что же они слышали? Но слушающий безмолвствовал, дабы собственной речью не затруднять восприятие.
Я любил слушать передачу «Радиопионер», а также почему-то «Рабочий полдень». Вечерами часто передавали оперы из Большого театра. Однажды на спектакле присутствовал отец. Мы заранее договорились, что он даст о себе знать, делая последний аплодисмент.
Пару наушников в тот вечер разделили надвое. Один взяла сестра, другой – я. Передавали «Руслана и Людмилу». Музыка была нам безразлична, лишь бы услышать отцовский хлопок. Людмила допела наконец свою бесконечную каватину, раздались аплодисменты. Закончились, но вот одинокий хлопок – отца! Нет, еще хлопок – уж это точно он. Вдруг еще два хлопка – один из них уже явно отцов. И так после каждой бравурной арии и по окончании каждой картины.
Отец вернулся поздно, мы встретили его ликующим «Слышали, слышали!» Не оперу мы, глупцы, слушали, а его хлопки.
Детекторные приемники вскоре были заменены радиотрансляционной сетью. Кажется, в 1930 году на верхнюю полку буфета был водружен черный картонный диск в железном ободке, закрепленный на шарнирной стойке. Звук исходил из центра диска, откуда торчала тоненькая иголочка. Тут всё было гораздо проще, чем в детекторе, – вставляешь вилку в штепсель и регулируешь громкость. Никакой настройки не требовалось. Правда* работала только одна станция, оповещавшая о себе так: «Внимание, говорит Москва». Зато слушали передачу сразу все; недаром аппарат поначалу назывался громкоговоритель.
Незадолго до войны появились первые отечественные ламповые радиоприемники со шкалой настройки. Это были громоздкие и уродливые, но сработанные не без претензии ящики. У нас такого не было. Знакомые, обладатели совершенных аппаратов в первые же дни войны испытали горькое разочарование: ламповые приемники приказано было сдать, дабы враг не мог использовать их в подрывных целях. Только через четыре года приемники вернули владельцам и они, промолчавшие всю войну, заговорили снова.
Наш же громкоговоритель, вскоре сменивший свое торжественное имя на более скромное – репродуктор, честно нес свою службу всю войну. Он рассказывал о поражениях и победах, передавал сообщения Совинформбюро и речи Сталина. Только после войны, надорванный и засиженный мухами, он был заменен репродуктором в виде пластмассовой шкатулки.
Экспериментальное телевещание существовало еще до войны, но его мало кто видел: телеприемники не продавались. Когда оно стало массовым? Хотя это выходит за рамки описываемого периода, хочу напомнить: со второй половины 1953 года. Опасаюсь, что какой-нибудь писатель XXI века напутает и напишет в своем романе, что герои видели и слышали по телевизору выступления Сталина. Этого не было и быть не могло. Даже похороны Сталина по телевизору не передавали. Разумеется, чистая случайность, но начало телевещания совпало с началом хрущевской эпохи.
Первые аппараты с маленьким экраном для увеличения изображения снабжались линзой с дистиллированной водой. Назывались они КВН-49. 1949 год, вероятно, год получения патента, а КВН – инициалы конструкторов: Кенигсона, Варшавского, Николаевского. Остряки расшифровывали КВН так: купил, включил, не работает.
Москва моего детства, особенно если сравнить ее с сегодняшней, выглядела бедной, убогой, обшарпанной. Весь архитектурный антураж не изменился в целом с 1914 года. Кое-где были видны следы октябрьских боев 1917 года и периода Гражданской войны: выбитые кирпичи на здании МГСПС (впоследствии музей Ленина)[6], простреленная снарядом трамвайная мачта около памятника Пушкину, каменные фундаменты разобранных на дрова небольших деревянных домов, оставшихся в годы разрухи без хозяев. Здания, уже десять-пятнадцать лет не ведавшие ремонта, даже «поддерживающего», ветшали. Где-то на окраинах строились жилмассивы для рабочих, вообще же новостроек было мало. Кое-где в центре появлялись новые здания для учреждений, выполненные в сухих, геометрических формах (никакого декора, только прямые углы!), конструктивизм негласно был объявлен ведущим стилем социалистической эпохи.
