— Зато имеем право на забастовки, на голодовки, — раздался саркастический голос.
— Ну, и бастуй до посинения, голодай, пока ноги откинешь, — какого демократа этим обяжешь или хотя бы заденешь? Сильно их задевают нищие, тысячами протягивающие руки за подаянием?
— Однако, кажется, митинг будет начинаться, позвольте мне туда поближе подобраться, — проговорил профессор и стал проталкиваться к машине.
В кузов машины взошло до десятка человек, в том числе и профессор. Открытие митинга началось музыкальным исполнением песни Вставай, страна огромная, которая в пореформенное время стала гимном ограбленных людей труда. Затем кто-то от профсоюзов открыл митинг и поздравил присутствующих с Первомайским праздником. А про праздник он сказал, что Первомай уже несколько лет кряду не приносит рабочим праздничного настроения. И, к сожалению, не превращается в день пролетарской борьбы за права рабочих на жизнь, так как у рабочих отобрали вместе с государственной, общественной собственностью и их права тружеников. Эти права отобраны и у интеллигенции, и у крестьян. Все это зовет всех трудящихся на солидарную борьбу за свои права, к борьбе против тех, кто отобрал у трудовых людей их права на труд и другие социальные условия для человеческой жизни. А грабитель и притеснитель у всех тружеников общий — это нынешний правящий режим во главе с президентом Ельциным вкупе с антинародным правительством.
Оратор говорил сильным чистым голосом. Он был молод, и голос его был наполнен зажигательной энергией, и, когда он назвал со всей смелостью противника трудящихся, сотни голосов ответили: Правильно! Голос сотен людей взметнулся мощной волной вверх, вспугнул грачей со своих гнезд. Черные птицы долго кружились над парком и над площадью с людьми…
Затем стали выступать представители с заводов. Первым выступил рабочий машиностроительного завода, родного завода Золотаревых.
— Николай Кириллович, — шепнул Петр Тане, — из моторного цеха, член партбюро парторганизации, которая теперь не называется заводской, так как выселена за ворота завода, — Петру хотелось, чтобы Таня заметила его осведомленность о личности оратора и о положении парторганизации их завода.
Татьяна очень хорошо знала мужа, чтобы не почувствовать его желания, и она спросила:
— А ты откуда знаешь на счет партбюро? — Пришлось поприсутствовать на их заседании, — ответил Петр, но еще не сказал, что на заседании он был свой человек, и не мог скрыть удовлетворения от близости к оратору.
Рабочий тем временем рассказывал о тяжелом положении на заводе, о том, что ранее передовое предприятие дышит на ладан. Рабочим непонятно, чего больше в таком положении завода — неспособности директора или его же злого умысла. Но за все отдуваются рабочие, которых на заводе осталось меньше половины из того, что было при Советской власти, — сокращают за любое слово. Предприятие поставлено перед угрозой банкротства. Между тем в этом прямым образом виновато правительство, так как главным неплательщиком заводу является его министерство. Вместе с этим завод по требованию министерства лишился всего комплекса социальных служб — жилого фонда, профтехучилища, детских яслей и садов. Закрыты и разоряются пионерские лагеря, на очереди стоит вопрос о продаже профилактория и о судьбе заводской больницы. То есть рабочие поставлены перед фактом лишения всех прав и социальных завоеваний и всех жизненных благ, которыми раньше гордились как советские трудящиеся. Но самое дикое, злодейское положение сложилось в том, что при всем разорении предприятия на нем бесчинствует администрация во главе с директором, скупившая за бесценок у голодных рабочих все акции. Теперь генеральный директор стал полновластным хозяином завода.
Николай Кириллович говорил с горячим возмущением, от которого вдруг задохнулся и замолчал. Петр внимательно и с волнением слушал выступающего и, когда оратор вдруг задохнулся и умолк от волнения, Петр забеспокоился за него, с чувством тревоги оглянулся на Татьяну, как бы спрашивая, чем можно помочь товарищу. Татьяна смотрела на рабочего у трибуны и спокойно ждала продолжения речи. На тревожный взгляд мужа ответила улыбкой.
