В субботу пораньше, когда солнце еще не успело слизнуть росу с листьев, они поехали за город на свой садовый участок. Участок был хорошо освоен и примерно содержался, и вполне мог носить название дачный: был распланирован, под посев картофеля, огородных культур, и яблони уже третий год дают цвет и плодовую завязь. Нынче созреют десятков пять яблок на молодых деревцах, а груша еще тужится, зато кусты смородины и крыжовника уже в полной силе и две вишенки раздобрели.
Но главное, что участку придает дачный вид, так это домик с мансардой и верандой, все, как в настоящей даче, только в уменьшенном размере. А виноград уже оплетает беседку и, несколькими побегами взодрался наверх. И если бы жизнь шла попорядочному, по-человечески, то по-человечески можно было бы, поработавши, и отдохнуть по-дачному, с чувством удовольствия. А под осень, сидя в беседке солнечным днем, хорошо отщипнуть созревшую виноградинку, медленно положить ее в рот, с наслаждением высосать, а косточки выплюнуть. Да и домик, сложенный и отделанный собственными руками получше, чем у соседей наемными руками, поначалу воспринимался как предмет гордости, а рукам слесаря высшего разряда, и рукам токаря, и рукам фрезеровщика тоже высшего разряда не надо было брать уроки строителя.
А теперь, под бременем реформ, которое, казалось, витает в самом воздухе, и домик воспринимается как простой приют на нищенский выходной или на вечер после работы с землей. И все порядочное, и все красивое человеческое отшатнулось куда-то в сторону, и былые радости, и былое удовольствие вырастить растеньице, или деревце, или кустик тоже ушли в сторону. Все вдруг превратилось в тяжелую нужду вырастить что-то, чтобы иметь при позорных недостатках, которые, казалось, кем-то насланы для человеческого унижения и угнетения. Вместе с тем, что реформы отобрали у трудовых людей достаток, они еще отобрали естественную радость жизни и наслаждение: удовольствием труда.
Петр, кажется, всего этого еще не прочувствовал до конца. А Татьяна, как женщина и как хозяйка в доме, уже все чувствовала и до простого обнаженно поняла, и только оберегала и мужа и детей от того, как болело ее сердце, когда сталкивалась каждый день с непомерными ценами в магазинах и на рынке…
Они доехали на дачу за полчаса, на машине это просто, если не думать о расходах на бензин. Соседей еще не видно было, и они сразу же принялись за прополку, но полоть, считай, и нечего было, Татьяна не запускала грядки, посвящала им выходные, а иногда и вечера после работы на заводе, да и дочь Катя хорошо помогала. Все у них было так, как у матери Татьяны в деревне.
Петр посмотрел на чистые грядки и на картофельную полоску и вдруг предложил Татьяне, пользуясь отпуском, поехать на несколько дней в деревню к родителям отдохнуть. Не от заводской работы, а от тягот вдруг навалившейся безработицы отдохнуть. Наверняка, родителей и брата порадуют, и детей повидают, чтобы они не затосковали.
— Я не против была бы, но как тебя одного оставлять…
— Зачем оставлять? — весело воскликнул Петр. — Мы поедем вместе! Поедем отдохнем душой под родительской крышей да и от дурнопьяна жизни отвлечешься.
Часа через два они катили по дороге на своем москвиче от города прямо на юг. Дорога в сторону юга напомнила былое, когда и на далекий Юг катали чуть не каждое лето. Да отошли те времена, словно какая-то погибель сглотнула их. А теперь югом было родное село, туда и стремилась, прорезая поля, перелески и балки, прямая лента дороги. Встречные машины проносились с быстролетным вжиканьем, и Петру нравились такие звуки полета, но он мышечным напряжением во всем теле ощущал устойчивость машины на асфальте дороги. А Татьяна сидела рядом и только улыбалась ему, и себе улыбалась, обращаясь к своему чувству счастья от близости к любимому человеку, посматривая на него украдкой. И тому, что видела по сторонам дороги, и тому, что ожидала увидеть впереди, улыбалась. А дорога на свое короткое дорожное время, казалось, выдула из ее головы все житейские заботы и тяготы, что одолевали ее последние дни, и о чем она остерегалась говорить мужу. Солнце все время стояло впереди перед глазами и от него следовало заслониться щитком. Из-под щитка было видно, как все плавилось от жарких солнечных лучей — и небо, и воздух, и даже дальние перелески плыли и переламывались в мареве. Потом пошел лес, он плотно стоял по сторонам дороги со своей прохладной тенью, со своими лесными ароматами и со своими лесными песнями, а за лесом встречно пошла панорама Надреченска, родного города. Издали он стоял, как щит, преграждавший полет асфальтовой стрелы. И Татьяна почувствовала радостное биение сердца от предстоящей встречи со знакомыми улицами и одноэтажными домами со ставнями на окнах. А за городом были и знакомый лес, и знакомые поля, а слева уже блеснула широкая река с заросшими лозняком берегами.
