Солнечные лучи падали на стены каньона, покрывая песчаник красными, желтыми и коричневыми пятнами. Уорн сидел в одиночестве у окна, наслаждаясь согревающим лицо теплом. На этот раз он не забыл взять темные очки. Мягкое покачивание вагона успокаивало, принося с собой воспоминания из далекого детства. Из громкоговорителей раздавался знакомый приятный голос, но на этот раз к нему добавлялась информация о вновь открытом всего две недели назад космопорте Каллисто и новых аттракционах.
Ученого вывел из задумчивости послышавшийся за его спиной вопрос. Обернувшись, он увидел человека лет сорока с редеющими волосами и румяным лицом.
— Простите? — переспросил Уорн.
— Я говорю — вы здесь впервые?
Уорн покачал головой, вспомнив последний раз, когда он видел эти красные стены — из санитарного вертолета, мчащегося в сторону Вегаса. Руки его были тогда обложены льдом, и какой-то человек в форме что-то кричал, задавая вопросы. Покачивание вагона на миг показалось ему не таким приятным.
— Я — да. То есть впервые. Никак не могу поверить, что в самом деле нахожусь здесь. — Незнакомец говорил быстро, на одном дыхании. — И все из-за той статьи, что я написал.
Неприятное ощущение прошло, и Уорн отбросил воспоминания.
— В самом деле?
— В «Эпикурейском ежеквартальном обозрении». Про средневековую кухню. Я ведь историк кулинарии.
— Историк кулинарии?
Но незнакомца не требовалось переспрашивать.
— Да. И вот на прошлой неделе мне позвонил Ли Данвич, глава службы питания Утопии, — представляете, сам Ли Данвич, который отказался от трехзвездного парижского ресторана и прочего ради работы в парке? В общем, он попросил меня приехать и оценить некоторые меню Камелота; знаете, они открывают два новых ресторана, и опрос гостей показывает, что некоторые блюда им не нравятся, поскольку средневековая еда отличается… Господи, вот она!
Монорельс обогнул узкий изгиб каньона, и впереди открылся обширный фасад Утопии, мерцающий в лучах солнца, словно некий монументальный мираж. Поток слов внезапно оборвался, и его собеседник уставился на представшее перед ним зрелище.
Глядя на него, Уорн невольно улыбнулся.
— Приятно вам провести время, — сказал он.
Внутри Ядра все часы показывали ноль пятьдесят. Длинные гулкие галереи, казалось, затаив дыхание, ждали внезапного притока посетителей. Уорн стоял на платформе, окидывая взглядом отполированный металл и светлое дерево, пустые рестораны и магазины, изящную голубую ленту купола над головой. Он медленно вздохнул, потом еще раз. Историк кулинарии — Уорн уже забыл, как его зовут, — спешил по пандусу в сторону выстроившихся как на параде служащих в белых куртках. По мере приближения приглашенных специалистов и всевозможных важных персон шеренга начала распадаться, и Уорн увидел, как навстречу историку шагнула молодая женщина. Ему показалось, что он узнал Аманду Фримен, которая встречала его самого девять месяцев назад.
Неожиданно он увидел, что к нему быстро идет по пандусу Сара Боутрайт.
Сначала ему, как обычно, бросились в глаза простые, строгие черты ее лица. Но когда она подошла ближе, он заметил кое-что еще. Слегка опущенные уголки рта и едва заметные темные полоски под глазами говорили о пережитом глубоком личном горе.
