Сзади стоял Буривой Смирный.
На взгляд обычного человека, он казался абсолютно спокойным, но Свет сразу понял, что соратник весьма и весьма напуган. Включил Зрение и убедился: аура Буривоя теперь мало чем отличалась от аур перетрухнувших ключградских колдунов.
— Простите, сударыня! — повторил Смирный. — Мне след поговорить с вами, чародей!
Над верхней губой Смирного блестели капельки пота — будто он секунду назад оторвался от дрыгоножества и рукомашества с какой-нибудь неутомимой плясуньей.
Хозяйка удивленно посмотрела на столичного мужа-волшебника, с трудом погасила счастливую улыбку:
— Что-нибудь случилось, сударь?
Тот пребывал в явном затруднении, и Свету пришлось прийти к собрату на помощь.
— Извините нас, сударыня! Мы должны немедленно поговорить с мужем-волшебником.
Княгиня Цветана, по-видимому, сообразила, что муж-волшебник нарушил правила этикета вовсе не потому, что у него были в детстве дурные воспитатели.
— Я понимаю, судари колдуны. Вы ведь и во время праздников на работе. — Она отступила на шаг, поймала за руку пробегающую мимо младшую княгиню Нарышкину: — Купава, подождите, пожалуйста! Извините, судари колдуны. Я вас на минуточку покину. Мне нужно побеседовать с невесткой…
Свет благодарно кивнул ей и, едва свекровь и невестка отдалились, спросил, понизив голос:
— Что вас так обеспокоило, брате?
Буривой облизнул губы:
— Айда в вашу комнату, чародей.
Выходя из гридницы, Свет машинально обернулся и быстро оглядел присутствующих. Судя по всему, неожиданным бегством волшебников никто особенно не заинтересовался. Лишь княжна Снежана, делая вид, будто слушает словоизлияния какого-то ратника, посматривала в сторону столичных гостей. Впрочем, нет, показалось — девица очей не отводит от своего собеседника. Что-то вы, чародей, ныне слишком мнительны стали…
Смирный уже исчез за дверью, и Свет поспешил следом. В коридорах и на лестнице сударям волшебникам никто знакомый не встретился, а потому они без помех добрались до покоев, предоставленных Нарышками чародею Смороде.
— Давайте наложим совместное экранирующее заклятье, — сказал Смирный, едва затворившаяся дверь отрезала их от коридора.
Свет удивился, но подчинился. А потом, когда парное заклинание было сотворено, спросил:
— Что же все-таки случилось, брате? Чем вы столь обеспокоены?
— Случилось, брате чародей. Еще как случилось! — Теперь и невооруженным глазом было видно, как перепуган Смирный. — Несколько минут назад меня пытались прощупать!
Свет подобрался:
— Кто? Где?
— Кто — не ведаю. На балконе… Я вышел подышать свежим воздухом.
Началось, подумал Свет.
— Рядом с вами кто-нибудь находился?
— Ни единой души. Лишь в гриднице, около открытого окна, щебетали две хозяйские дочки. Как же их величают?.. Ах да! Снежана и Светлана… Внизу, под балконом, я тоже никого не заметил. — Буривой содрогнулся. — Думаю, вам следует немедленно проверить сохранность магического защитного барьера. Не нравится мне все это!..
Мне «все это» тоже не нравится, подумал Свет. Да и вряд ли найдется в Словении хоть один колдун, которому бы «все это» могло понравиться.
Он достал из баула Серебряный Кокошник:
— Надевайте, ложитесь на кровать.
Смирный, громко вздыхая, снял ногавицы, напялил Кокошник и улегся на Светово ложе.
— Все было, как в прошлое лето, когда меня прощупывал опекун Лапоть. Помните?..
— Никто вас тогда не прощупывал, — устало сказал Свет. — Вам показалось.
— Нет, не показалось. Вы так говорили лишь для того, чтобы меня успокоить. Я прав?
— Чушь! На чуши сидит! И чушью погоняет!
— Нет, не чушь!..
Спорить было бесполезно. Свет сотворил заклинание, и Смирный засопел.
Следы вторжения в его ментальную оболочку обнаружились сразу. Впрочем, обнаруженное Светом можно было бы назвать «следами» только для успокоения перепуганного соратника. В ментальности Буривоя присутствовали не какие-то там «следы вторжения», а самый настоящий защитный барьер. Но это оказался вовсе не тот барьер, который несколькими часами ранее возвел Свет. Да, он выглядел очень похожим, но плохим бы чародеем был Светозар Сморода, не сумей он обнаружить отличий. А отличия имелись немалые — в структуре барьера ощущались многочисленные рыхлости и несплошности. Сквозь подобный, с позволения сказать, «барьер» проникнуть в мозг Смирного не представляло никакого труда даже волшебнику менее квалифицированному, чем тот же Буня Лапоть.
