Даже на склоне лет Анастасия Ивановна затруднялась объяснить, какое сумасшествие нашло на нее в тот вечер, почему за столом один только Шелепин привлекал ее внимание.
Он был умен, красив, статен, остроумно поддерживал разговор… Характер Анастасии Ивановны, способный к мгновенному куражу, уживался с доверчивым сердцем, беззащитным перед грубоватой мужской лестью.
— Ты посмотри, какие у нее глаза! Посмотри, какие волосы! — шептал Шелепин Месяцеву.
Бедная Настя делала вид, что не слышит, сосредоточенно ухаживала за другими гостями, но Шелепин останавливал проходившего мимо Майдара, давнего Настиного воздыхателя, брал его под локоть и указывал глазами на хозяйку дома:
— Скажи, — спрашивал он, — ты видел где-нибудь еще такие глаза?
— Вам же завтра, и ему, и тебе, такое устроят!
Автор никогда бы не решился предавать огласке некоторые моменты из воспоминаний Анастасии Ивановны, если бы не ее настойчивое желание рассказать о «романах», как она называла свои увлечения.
Она помнила, что перед нею диктофон, и выбирала слова осторожно. «Наутро Месяцев мне говорит: „Слушай, Шурик всю ночь о тебе говорил, ты его сразила…“
До этого мы с Шелепиным о чем-то разговаривали. Он рассказывал, как снимали Хрущева, и смотрел мне в глаза. В общем, у нас начался красивый роман. Ездили на рыбалку, фотографировались.
Он считал: зачем нам деньги давать Египту? Мы должны поднять Монголию, она нам ближе и нужнее. Мне рассказывали, что, вернувшись в Москву, он написал очень сильный отчет о поездке и добился для монголов новых кредитов. Потом он мне говорил: „Знаешь, сколько ты стоила России?“
Некоторое время спустя Цеденбал отправлялся в Москву как глава монгольской официальной делегации, и я летела с мужем.
В Москве делегацию разместили в Кремле. Вечером все гости разошлись, Цеденбал тоже ушел спать, а мы остались за столом вчетвером — Шелепин, Месяцев, моя сестра Маргарита и я.
Посреди большого зала на полированном круглом столике стояла хрустальная ваза с красными и белыми розами. Один мне красные розы протягивает, другой — белые… Это был незабываемый вечер, мне не хотелось, чтобы он заканчивался. А сестра говорит: „Вы что, с ума сошли? Вам же завтра, и ему, и тебе, такое устроят!“.
Наш роман был на людях, мы ни разу не были наедине. Я ему однажды говорю — ну давайте где-нибудь встретимся. Я же тоже к нему симпатии питала. Все-таки он не кто-нибудь, мы были как бы в равном положении. Но он боялся!
— Нас застукают… — говорит.
— У вас же друг Семичастный…
— Нет, — вздохнул, — я ему не доверяю.
Так что все у меня с Шелепиным было, как у Анны в „Гранатовом браслете“. Помните? Она охотно предавалась самому рискованному флирту, но никогда не изменяла мужу…»
Расположением Шелепина она была настолько ослеплена, что не могла представить, какими были их отношения на самом деле.
Семичастный вспоминает, что Шелепин вернулся из Монголии с «очень отрицательным мнением о ней, что она узурпирует там все».
— Насколько я знаю, — говорил он, — она была не в его вкусе. Он мог пошутить, разыгрывать.
К счастью, она об этом не узнала до конца жизни.
В пятьдесят лет она организовала Детский фонд, первый национальный институт такого рода в Азии.
Отныне у нее официальный статус, власть над многими людьми, отчасти даже над руководством страны.
Она входит в число ключевых фигур государства, может быть, в первую пятерку.
Веселое неистовство обуревало Анастасию Ивановну на строительных площадках Улан-Батора.
В брюках и в рабочей куртке нараспашку она походила на заправского прораба.
Вокруг нее крутились проектировщики, экономисты, бригадиры, занятые на сооружении молодежного парка, станции юных натуралистов, дворца пионеров, дворца юных техников, дворца молодежи, плавательного бассейна…
В выходные дни на площадках появлялись с лопатами Цеденбал и все члены высшего руководства.
Пройдут годы, и многие люди, работавшие с ней, под ее началом, будут вспоминать: «Она старалась для нас, для наших детей, а мы часто были медлительны, заторможены, ее деятельная натура не могла с этим мириться».
Но в те годы, когда Анастасия Ивановна вознеслась на вершину могущества, люди говорили между собой совсем другое.
