Лучше всех на этот вопрос ответил сам Микеланджело, изобразив на фреске „Страшный суд“ себя в образе одного из святых с содранной живьем кожей…
Да, гений — это не светлокрылый ангел, являющийся людям раз в столетие в сиянии своего небесного дара и царящий над грешной землей.
Гений — это Голгофа каждый день.
Самый тяжелый крест.
Вериги, которые носят ежечасно, ежеминутно, всю жизнь.
Напрасно ходят легенды о волшебстве, чуть ли не легкости творчества избранных.
Никто, никогда, ни один историк искусств, литератор, музыковед не проникали в грудную клетку Рафаэля, Моцарта или Пушкина — этих, казалось, колдовски удачливых творцов.
Они нашли бы там сердца, истерзанные сомнениями, неисполненными мечтами, а главное, обнаружили бы души, смятенные боязнью не высказать до конца людям то заветное, что ведомо лишь им одним.
Великих художников окружал жестокий мир их неосуществленных замыслов, этот неумолимый и грозный хоровод ненаписанных, несозданных шедевров, невыполненных перед самим собой обязательств.
И эта миссия вечного должника отравляла самые счастливые мгновения их жизни, ибо ни одно чувство, даже сама любовь, не могло пересилить, одолеть единственную страсть любого великого мастера — творить!
Любовь могла убить самого творца…»
И еще одно. Все великие люди имели в той или иной степени изломанную психику.
«Я, — писал Павел Ин в своей статье „Безумные глаза художника“, — пристально всматриваюсь в глаза художника.
В них мелькает безумный блеск пагубной склонности к одуряющим радостям бутылки.
Я смотрю, не отрываясь, и проникаю ещё дальше: меня ужасают открывшиеся бескрайние просторы морального разложения.
Здесь сосредоточено всё: предательства, воровство, обманы.
Но что стоит за этим, где истоки?
Я смотрю дальше… И в этот момент меня накрывает волна безграничной тоски и скорби.
Мне открывается весь ужас мрачного состояния его души.
Там вопиёт беспросветное одиночество в великом безмолвии вечной ночи. Замогильная грусть пеленает сознание.
Израненная душа яростно мечется в замкнутом круге человеческого бытия: как преодолеть эту изначальную скорбь?
Его взгляд, словно кинжалы, которые ранят в самые потаенные глубины сознания…»
Вот об этих израненных душах мы и расскажем в нашей книге-исследовании.
Часть I
Цари, султаны, президенты, маршалы, министры
Никто не имеет право на абсолютную истину, но каждый имеет право на собственный взгляд.
Александр Македонский: Алкоголь или яд?
1 октября 331 до н. э. Александр Македонский нанес окончательное поражение персам в сражении при Гавгамелах.
Дарий III бежал, но вскоре был убит сатрапом Бактрии, Бессом.
Александр приказал похоронить последнего персидского владыку с царскими почестями в Персеполе.
Держава Ахеменидов перестала существовать.
Александр был провозглашен «царем Азии».
Понятно, что такое великое событие нельзя было не отметить.
И Александр отметил его.
Да так, что оно вошло в анналы истории.
Целых двадцать два дня продолжались пиры, вино лилось рекой, и, если верить некоторым историкам, то многие солдаты, не выдержав столь тяжелой нагрузки, умирали прямо на пиру.
Сам Александр с честью вдержал и это тяжелейшее испытание.
В чем, наверное, не было ничего удивительного, так как царь отличался неумеренным потреблением спиртного.
Хотя Плутарх придерживался иного мнения.
«Александр, — писал он, — отличался также крайней воздержанстью в пище.
И к вину Александр был привержен меньше, чем это обычно считали; думали же так потому, что он долго засиживался за пиршественным столом.
Но в действительности Александр больше разговаривал, чем пил, и каждый кубок сопровождал длинной речью. Да и пировал он только тогда, когда у него было много свободного времени.
Если же доходило до дела, Александра не могли удержать, как это не раз бывало с другими полководцами, ни вино, ни сон, ни развлечения, ни женщины, ни занимательные зрелища.
Об этом свидетельствует вся его жизнь, которую, как коротка она ни была, он сумел заполнить многочисленными и великими подвигами».
Однако существует и другая точка зрения.
Согласно ей, Александр полюбил вино еще в ранней молодости, и не случайно его отец Филипп несколько раз с горечью говорил супруге о том, что Александр оказался настолько испорченным и недостойным той власти, которую он собирался ему оставить.
