— Позвольте вас спросить, а что вы думаете о поэзии лорда Байрона?
Он и в самом деле поднял брови, выпустив из ноздрей две длинные струйки дыма. И ответил с дивной откровенностью.
— Это настоящее явление. Его стихи, так сказать… — Тут он, видимо, решил не вдаваться в критические изыскания. Должно быть, счел, что ей не понять. Однако то, о чем он поведал, порадовало ее ничуть не меньше. — Помню, как его не стало. Я был тогда подростком. И ушел в лес, сокрушенный новостью. Я думал о том, чего он не написал, о его даре, внутреннем свете, что навеки угас, сгинул во тьме. Печаль и отчаяние овладели мною. Я начертал его имя на скале, на песчанике. Полагаю, его до сих можно там разглядеть.
Иезекииль вернулся с мешком через плечо в сопровождении двух пыхтящих терьеров. Когда он вытряхнул содержимое мешка на землю, собаки прижались к его щиколоткам. Из мешка с глухим Стуком вывалились три ежа. Иезекииль поднял одного из них, натянув на ладонь рукав.
— Говорил же я тебе, — сказал он. — Самое для них время. Смотри, какие жирненькие, всегда к зиме жиреют. Ну вот, пусть успокоятся.
Он опустил ежа на землю рядом с двумя другими и застыл в ожидании, нашептывая: «Давайте, дорогие мои, не бойтесь». В скором времени колючие шарики развернулись, выпростав длинные лапы и робко высунув сопящие мордочки. Коротком сильным ударом Иезекииль оглушил одного из ежей. Затем воткнул нож у загривка, надрезал шею и с усилием провел лезвие вдоль хребта; перевернул и вспорол брюшко. Убрав нож в карман, он потянул за голову и выдернул разом и хребет, и потроха. Мордочка ежа бессмысленно скалилась, под ней болтались синеющие вены. На выброшенные останки тут же накинулись собаки. Тушку он отдал Юдифи, чтобы та закатала ее в глину, и принялся за следующего ежа. Юдифь превратила ежа в гладкий глиняный шар и засунула в костер.
— Хорошо, что тут полно глины. Хорошая глина: липкая, желтая.
— А нортгемптонширские цыгане, — сказал Джон, — выкапывают под костром ямку и зарывают их туда.
— Да ну. У них, конечно, свои правила, но, по-моему, они зря тратят время. Так-то оно куда лучше.
Часом позже шары с готовым мясом выкатили из костра палкой, разбили и вынули оттуда гладких дымящихся печеных ежей. Колючки застряли в глине и легко отделились от шкуры. Юдифь раздала всем нарезанные вдоль крапчатых спинок аппетитно пахнущие ломти.
Джон ел. Вкус был точно такой, как он помнил: сладкий, земной, с привкусом тайны. И мясо такое нежное. Губы покрыл теплый жир.
— Говорил же я тебе, он жирный, как свинья, — сказал Иезекииль, снимая губами с лезвия ножа кусок мяса.
Чтобы скрасить трапезу, по кругу пустили бутылку виски. Джон отхлебнул, ощущая, как огненная жидкость льется ему прямо в грудь.
— Старина Джон Ячменное Зерно! — произнес он, поднимая руку с бутылкой. — А теперь — внимание: перед вами чемпион. Скольких силачей он стер в пыль — вам и не снилось!
Все засмеялись.
— Тогда давайте с вас и начнем, — сказал он, вставая и сжимая кулаки.
— Ого. Кое-кому неймется, — ответил Иезекииль. — Кто готов взять его на себя?
— Ну, давайте же, — взмолился Джон. В нем начала подниматься волна гнева. Хотелось кому-нибудь врезать. — Эй, кто из вас давно не был в нокдауне? — Он несколько раз мягко ударил перед собой воздух, быстро меняя руки.
— Что ж, я помогу тебе размяться, дружок, — сказал, поднимаясь, один из мужчин.
— Молодчина, Том! Джон, это Томас Ли.
Джон пожал противнику руку и отступил. Том, крупный и красивый парень, весь заросший курчавым черным волосом, широко улыбался. Похоже, он не слишком-то шустр. Толпившиеся вокруг цыгане начали свистеть и подбадривать его. У Джона кровь неслась по жилам все быстрее. Он склонил голову, собираясь с силами. Ледяной воздух обжег легкие. Томас Ли неторопливо прохаживался из стороны в сторону, поигрывая кулаками у бедер. И вдруг, сделав выпад, нанес удар. Джон уклонился, шагнул вперед и что было сил обрушил удар на пуговицы пальто, в которое был облачен Томас Ли. Томас ухмыльнулся и отпихнул противника одним движением плеч. И тотчас же нанес удар прямо в грудь Джона, из-за чего тот отступил еще дальше. Этот добротный удар пришелся Джону по нраву, и он снова ринулся вперед, подпрыгивая, помахивая кулаками и выжидая, потверже встал на ноги, покачиваясь и вновь выжидая, и, наконец, стремительным движением рванулся в сторону противника. Левым кулаком он попал Тому в челюсть, холодную и щетинистую. И тут началась потасовка. Противники лупили друг друга почем зря, напрочь забыв об осторожности. Всякий раз, когда Джон не успевал уклониться от удара Тома, а чаще всего так и выходило, он немного подавался вперед, с благодарностью принимая удар за ударом. Спустя минуту-другую ветви деревьев взлетели вверх, а твердая влажная земля ударила Джону в спину. Он встал, смеясь, чтобы поаплодировать сопернику, голова звенела, на губах чувствовался сладкий привкус крови. И вновь он бросился на Тома. И вновь увесистый кулак перевернул мир вверх ногами.
