В старом заброшенном парке, разбитом на склонах окаймлявших холмов, было полно всякого зверья и диковинных птиц. По ночам из парка доносились леденящие душу пронзительные крики павлинов, которых в этой местности обитало превеликое множество.
От самого дома к морю спускалась извилистая крутая тропа, выходившая на широкий песчаный пляж, золотой лентой тянувшийся вдоль всего побережья.
Такого творческого подъёма у него ещё не было. Переполняемый вдохновением и идеями, он всё время проводил в мастерской, занимавшей практически весь третий этаж (там, в смежных комнатах, жили и ученики). В минуты отдыха в одних купальных костюмах, с полотенцами на шее они все вместе ходили купаться и загорать на пляж. А по вечерам устраивали шумные весёлые застолья, неизменной распорядительницей и хозяйкой которых была она.
На фоне творческого подъёма разыгрались, как молодое вино, и вновь вспыхнули угасшие было чувства, обостряя и без того обострённое восприятие творца. Они вносили новые, еле уловимые, но достаточно значимые оттенки в богатую палитру его воображения и весомо выплёскивались на холсты и бумагу неудержимым потоком красок и слов.
Он не мог не заметить этого, и не оценить, и оставить без должного внимания. Его снова безудержно потянуло к ней. Он снова начал писать её портреты, заставляя её часами просиживать в мастерской, позируя ему и его ученикам. Он снова нуждался в её постоянном присутствии и испытывал дискомфорт и нервозность без неё. Он вёл себя как шестнадцатилетний пацан, влюбившийся в первый раз. Он заваливал её цветами и дорогущими подарками, куражился перед ней, устраивал всякие сумасбродные выходки.
Каждую ночь, когда они оставались одни, одержимый страстью и желанием, он тянул её в постель, чего давно уже не случалось. Но своим правилам он не изменял. После того как она засыпала, он садился за свой роман и работал до самого упора, пока глаза не начинали слипаться, а мысли путаться в голове.
Столь неожиданный поворот в отношениях подействовал на неё весьма благотворно. Окружённая (буквально осаждённая) его слишком уж пристальным чрезмерным вниманием, она расцвела, как майская роза, и казалась ещё более привлекательной, чем прежде. Невозможно было устоять перед таким напором. Болезненные пессимистические настроения покинули её, и она вновь ощутила приятный дурманящий вкус полноценной жизни. Она никогда ещё не была так счастлива, даже в первые дни их знакомства.
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно», — беззвучно воскликнула она как-то, стоя на балконе в его объятиях. Это был неудержимый порыв души и сердца. Он понял по движению немых губ, что она хочет сказать (он давно научился понимать её без лишних жестов), и, словно в унисон ей, заорал во всё горло то же самое, давая свободу безудержному порыву души и сердца.
В Кумкее они прожили всё лето. За это время им было создано и продано порядка тридцати монументальных полотен. Его и без того немалое состояние, исчислявшееся в баснословных суммах, увеличилось в два, а то и в три раза. Роман был практически окончен — оставались последние главы.
Окрылённый взаимными чувствами и вдохновением он строил далеко идущие планы. Ему было мало того признания, которое он получил в Западной Азии. Ему казалось, что он прозябает здесь в глуши и забвении. Он хотел покорить весь мир. Он чувствовал в себе силы победителя, триумфатора. Своё триумфальное шествие он решил начать с Европы, куда докатывались лишь отголоски его великой славы, и оттуда победоносным крестовым походом двинуться на Штаты, альма-матер современной мировой моды и культуры, где его вообще не хотели признавать и считали провинциальным выскочкой.
После этого, покорив весь мир, он собирался вернуться на родину, где планировал основать свою собственную академию искусств, которой, по его глубокому убеждению, суждено было бы стать у истоков возрождения оторванной от родных корней, пропитанной духом западничества национальной культуры. Он грезил о великих свершениях и готовил себя к жертвенному подвигу во благо мирового прогресса.
Но судьбой ему было уготовано совершенно другое. Вместо триумфа, всемирного признания и великих свершений его ожидали бесславный конец и полное забвение. Однажды он просто исчез, бесследно и навсегда, точно в воду канул.
