И чем больше он рисовал, тем больше это его захватывало. Весь дом был увешан её портретами, не считая целой стопки тетрадей и блокнотов с набросками и зарисовками.
Работа над романом шла быстро. Она захватывала ещё больше, чем живопись. В начале осени он закончил последнюю главу и приступил к редактированию, после чего отдал свой роман издателю.
Когда бархатный сезон был на излёте и с моря подуло морозным холодом, его роман напечатали в местном журнале, за что он получил небольшой гонорар. Особого удовлетворения ему это не принесло. Он ожидал чего-то большего, а чего — он и сам толком не знал.
Вдохновение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Вместе с вдохновением исчез интерес к живописи и творчеству. Он перестал рисовать, забросил мольберт и краски и доставал их только тогда, когда выходил на Дерибасовскую подзаработать.
Он часами бродил по безлюдным голым пляжам, обдумывая сюжет нового романа, но ничего стоящего ему в голову не приходило, а то, что приходило, ему не нравилось, и от этого он очень злился на себя, на всех вокруг и порой даже на неё.
У него опять появилось ощущение внутренней пустоты, мучительное, неприятное, гложущее и не дающее покоя. В один миг всё утратило своё значение, важность и смысл. Он напряжённо вглядывался в колышущуюся глубину её голубых, как морская акварель, глаз, но ничего там не видел. Ничего больше там не было, кроме голубой бессмысленной бездны. От отчаяния он чуть не лишился рассудка. Он не хотел терять то, что было ему так дорого.
Как-то, прогуливаясь по морскому берегу, далеко-далеко за линией горизонта, в том месте, где море сливается с небом, он увидел неестественное, еле заметное призрачное мерцание. Он долго стоял, всматриваясь в горизонт, не в силах оторвать глаз от чарующего мерцания. А когда мерцание исчезло, у него вдруг появилось уже хорошо знакомое чувство внутренней полноты и желание рисовать. Он поспешил домой и без промедления принялся за работу. Весь день он рисовал, а вечером засел за новый роман. Его прямо распирало от вдохновения и жажды творчества.
На следующий день, во время прогулки у моря, он снова увидел призрачное мерцание и застыл как очарованный, жадно пожирая его глазами. Конечно же, он понимал, что это обычная игра света и тени, но никак не мог объяснить себе, почему она так притягивает, завораживает и наполняет его сущность смыслом и значимостью.
Он стал ходить к морю каждый день, чтобы полюбоваться таинственным, загадочным призрачным мерцанием, которое вдохновляло его и приводило в неописуемый восторг. Со стороны это походило на тихое помешательство, но ему, по большому счёту, было наплевать на то, что думают о нём люди. Он настолько погрузился в глубины своего творческого воображения, что перестал обращать внимание на других и даже на неё. Постепенно она отошла на второй план. Он бросил писать её портреты, а со временем и вовсе потерял к ней всякий интерес. Но, охваченный эйфорией творчества, он этого не замечал.
Внешне их жизнь совершенно не изменилась и выглядела такой же благополучной и счастливой, как и прежде. На самом же деле внутренняя связь между ними была разорвана окончательно и бесповоротно. Она это видела и понимала. И её глухонемое сердце рыдало от горечи и душевной боли. И тем не менее, она не спешила ставить точку. Напротив, она ужасно боялась этого и до последнего надеялась на переменчивость судьбы.
Однажды, в самый разгар сезона штормов, во время одной из прогулок у моря, ему показалось, что призрачное мерцание, точно хвост кометы, стало ускользать в бушующую даль и меркнуть среди разгулявшихся чёрных волн. В тот же день вдохновение покинуло его. Всю ночь он промучился в бреду и кошмарах, а утром, чуть забрезжил рассвет, поспешил к морю и проторчал там до самого вечера, но ничего похожего на призрачное мерцание он больше не увидел. В его жизни опять началась чёрная полоса, полная пессимизма и отчаяния.
Все последовавшие за этим дни, с утра до вечера, он проводил на пляже у моря, напряжённо вглядываясь в безграничную даль, в надежде увидеть хоть слабый отблеск призрачного мерцания. Но всё было напрасно.
