- Нет времени для споров, - повелительно прервал его геолог, - гоните сейчас, же изо всех сил. Я должен остаться!
Джамбон, как огорченный ребенок, обиженно моргая глазами, по-детски раскрыл рот и уже не мог говорить. Он лишь умоляюще протягивал руки, надеясь задержать геолога.
- Бесценный, друг, - бормотал он дрожащими губами, - сделайте милость, объясните, что вы задумали? Вы погубите себя!
- Я остаюсь, - легко отстраняя руки ученого, категорически повторил Висковский. - Успокойтесь и поезжайте, иначе вы погубите всех нас… Так нужно.
- Я догадываюсь, - вмешался в разговор нахмурившийся Телятников. - Если необходимо, оставайтесь. - Кинооператор вынул револьвер и добавил: - Будьте спокойны, в случае чего я от вашего имени…
- Спрячьтесь, немедленно спрячьтесь в машину! Постарайтесь лишь оттянуть время часа на два-три, больше ничего от вас не требуется. Никакой стрельбы.
- Но если «геноссен»…
- Тем более… Ни в коем случае. Пусть делают с вами что хотят. Главное - оттяните время.
- Есть! Заговорим! Можете не сомневаться - вы же знаете мой замкнутый характер.
И автомобиль с недоумевающим, растерянным Джамбоном помчался вперед. Самолеты бреющим полетом понеслись вслед за «доджем». Висковский лег на горячий песок и лежал недвижимо до тех пор, пока окончательно не затих рев моторов. Внимательно прислушавшись, не возвращаются ли самолеты, Висковский убедился, что пилоты его не заметили, и только тогда он побежал к горам. Не более чем через час он был у пропасти.
Изнывая от усталости и жажды, геолог опустился на землю.
- Лю Ин-син! - сложив рупором ладони, закричал он, свесившись над пропастью. - Лю Ин-син! - Крик прозвучал слабо в пустынном пространстве, и Висковский потерял надежду, что его услышат.
Дым, еще недавно тянувшийся из ущелий, исчез. Геолог понял: партизаны заметили аэропланы и погасили огни. Тогда он принялся бросать в пропасть камни. Тяжелые камни, падая, точно таяли в воздухе, беззвучно пропадая в бездне.
«Очутившись в одиночестве, - рассказывает Висковский, вспоминая настоящий эпизод, - и не слыша ответа на свои крики, я чуть было не раскаялся в том, что покинул автомобиль. Один в песках! Один в таинственных, безлюдных песках пустыни, за пределами Монголии, в краю, который никому не принадлежит! Я был песчинкой на колоссальном географическом «белом пятне». «Что, если, - подумал я, - никто не откликнется? Сумею ли я добраться до нашей машины и спастись?» И я безостановочно бросал камни в пропасть…»
Рука наткнулась на теплые упругие мешки. Вскочив на ноги, Висковский сосредоточенно, уставился на запакованные парашюты, и, не зная еще, что предпринять, обдумывая возникшую мысль, он почти бессознательно поднял второй мешок и отстегнул пряжки - на песок выпал спутанный ремнями твердый зеленый брезентовый ранец. Держа в руках предмет, похожий на автомобильную подушку, Висковский напряженно вспоминал. Он никогда не прыгал с парашютом. Он не успел. В прошлом году весной он посетил только один раз аэроклуб. В Ленинград приехал работавший два года на Колыме товарищ; три дня веселился с ним Висковский, разъезжая по дачам знакомых, пропустил два урока, и его перевели во вторую очередь. Затем экстренная экспедиция в Казахстан. С какой ненавистью сейчас он вспоминал граммофон в лесу, где они, хохоча, танцевали, спотыкаясь о пни!
Что же объяснял инструктор? К чему этот ранец и пряжки? Закрыв глаза, Висковский представил лужайку, на которой собрались будущие парашютисты, и даже вспомнил лицо инструктора. Застыв в напряжении, боясь шелохнуться, геолог механически вскинул ранец за спину и щелкнул карабинами, которые туго вошли в алюминиевые пряжки. Опоясанный диковинной упряжью Висковский шагнул к обрыву. Он нерешительно посмотрел на большую квадратную рукоятку. Вытяжное кольцо? На секунду ему показалось невероятным, почему этот квадрат называют «кольцом». Но это несомненно вытяжное кольцо. Отойдя назад, Висковский, вцепившись в рукоятку, разбежался и прыгнул в пропасть.
«Я думал, - рассказывал нам геолог, - что разорвется сердце, так вдруг стеснило грудь; я задохнулся, в глазах перевернулись небо и скалы. Я падал, как подстреленная птица, и, сильно дернув рукоятку, не верил, что парашют раскроется. Может показаться бессмысленным, но в ушах у меня ясно прошипел граммофон, тот граммофон, что играл в лесу… Длинное полотнище выскользнуло из-за спины, и над головой распахнулся огромный купол. Рывок меня отбрасывает в сторону. Никогда в жизни я так не торжествовал, как в ту секунду. Когда натянулись стропы, мне показалось, что по ним в руки мои переливается необычайная, могучая сила…»
