Наташа. Будто это трудно! Полюбите – онъ и станетъ всeмъ. Правда, Ксенія?
Ксенія. Конечно.
Марья Ал. Милая Наташа, вы мнe очень нравитесь. Въ васъ есть такой хорошій огонь… да, вы все берете съ плеча, мнe это ужасно, ужасно нравится. Вы говорите – люблю – и все тутъ. Можно васъ обнять? Мнe хотeлось бы васъ поласкать.
Наташа. Что-жъ, ласкайте.
(Марья Ал. обнимаетъ ее и цeлуетъ).
Марья Ал. Мнe хотeлось бы, чтобы вы не были такъ холодны, чтобы и меня вы хоть крошечку полюбили.
Наташа (смeясь). Вамъ нравится, чтобы васъ любили. Вы всeхъ ласкаете.
Марья Ал. Ничего не ласкаю. Такъ… – я люблю похохотать, дурить, выкидывать разныя штуки. Да это пустое. А чего мнe хочется? Вотъ я живу съ Фортунатовымъ, онъ такой отличный человeкъ, нeжный, добрый. Только не герой онъ мой. Я не вижу героя, его нeтъ, нeтъ – куда это пропали герои? Вотъ стоитъ Венера, она знала это, развe ее спросить?
Наташа. Мы можемъ спрашивать Венеру. Всe мы, женщины бeдныя, вокругъ нея ходимъ. Я знаю гимнъ. Слушайте (обращается къ статуe):
«О, богиня, съ трона цвeтовъ внемли мнe,
Зевса дочь, рожденная пeной моря!
Ты не дай позорно погибнуть въ мукахъ Саффо несчастной».
Марья Ал. Умерли боги, умерли герои. Слушайте, какой сейчасъ волшебный вечеръ. Когда я къ вамъ сюда eхала, была такая же ночь: мнe казалось – хорошо бы бросить все это, стать дріадой, нимфой горъ, полей. Вамъ не кажется иногда? Знаете, услышать свирель, священную свирель Пана – и сбeжать. А?
Наташа. «Ты не дай позорно погибнуть въ мукахъ Саффо несчастной».
Марья Ал. Нeтъ, вы плачете, этого совсeмъ не нужно. Надо ей вотъ поклониться, ей, смотрите!
(Съ пруда слышенъ смeхъ и голоса. Фортунатовъ кричитъ весело… «Маруся, а-у-у!»).
Марья Ал. Если она не пошлетъ мнe любви настоящей, я сдeлаюсь блудницей.
(Со стороны пруда входятъ Елена, Фортунатовъ и Евгеній).
Елена. Оказывается, нынче пикникъ? Это отлично!
Ксенія. Да, это придумали какъ-то быстро. Я только сейчасъ узнала.
Елена. Діодоръ Алексeевичъ показывалъ намъ, какъ онъ будетъ ловить раковъ. Это умора!
Фортунатовъ. Маша сейчасъ опять посмeется надо мной. Ну, хорошо, я смeшу Елену Александровну, неудачно подсeкаю рыбу, но, вeдь, я живой человeкъ… Давно я не чувствовалъ такого легкаго и свeтлаго духа вокругъ. Повторяю: сердце мое здeсь расцвeтаетъ, Маша, ты меня понимаешь. Она, напримeръ, моя дорогая жена, кажется мнe теперь какой-то иной, фантастической… Смотрите, въ ней есть отблескъ необыкновеннаго. (Цeлуетъ ей руку). Нимфа Эгерія!
Марья Ал. А ты? (Смeясь). Ты кто?
Фортунатовъ. Ну, ужъ я…
Елена (сдержанно). Вы только сейчасъ замeтили, что у васъ прекрасная жена?
Фортунатовъ. Нeтъ, я всегда зналъ это. Но, вeдь, видите ли, я не молодъ. (Смeется). Вотъ мое отчаяніе. Знаете, съ суконнымъ рыломъ, какъ говорятъ русскіе, – въ калачный рядъ. Я рискую быть смeшнымъ, снова – но рeшительно мнe кажется, что здeсь, среди молодежи и весны, я помолодeлъ и самъ.
Марья Ал. Елена Александровна, вамъ можно довeрить мужа, когда мы отправимся? Вамъ это не будетъ непріятно? А я бы поeхала съ Николаемъ Николаевичемъ.
Фортунатовъ. Мнe кажется, если бы запречь въ линейку, какъ говорилъ Александръ Петровичъ, то не стоило бы раздeляться.
Марья Ал. (смотритъ на Фортунатова, въ полголоса). Нeтъ, она не пошлетъ мнe любви великой.
Наташа. Мама, я не поeду на этотъ пикникъ.
Елена. Почему, Наташа? (Подходитъ, обнимаетъ). Почему?
Марья Ал. Ну, иду. Надо узнать, когда это будетъ. Можетъ, еще верхомъ поeдемъ. А? Діодоръ Алексeевичъ?
Фортунатовъ. Что-жъ, узнаемъ, Машенька. (Тихо). Можетъ быть, и верхомъ.
(Уходятъ).
Елена (Наташe). Дeтка моя, что грустна? (Вздыхаетъ). Я тебя давно не ласкала, я плохая мать, плохая. Прости меня, мой золотой, мой Наташкинъ. (Цeлуетъ ее).
Наташа. Мама, я тебe много должна сказать… (прижимается къ ней). Отчего это мнe все страшно? Мама, правда въ этомъ пруду утопилась дeвушка?
Елена. Какая дeвушка? Кто тебe сказалъ?
Ксенія. Это дeдушка сейчасъ разсказывалъ. Какая-то барышня. Еще при крeпостномъ правe… Какъ, право это страшно все.
Наташа. Мама, не могу! (Хватается за сердце, кричитъ, убeгаетъ
