От стола донесся низкий распутный голос:
— Так это ты всех спугнул?
— Что? — Саймон повернулся в сторону лежавшей на столе девицы. Бедра и лоно были покрыты слоем орехов. Хорошо еще, что девица была определенно совершеннолетняя. — Нет, — улыбнулся Саймон. — Боюсь, это они переиграли меня. — Он оглядел разнообразные закуски, разложенные на теле девицы, и засмеялся: — Никогда еще мне не приходилось завидовать еде. — С этими словами он медленно взял грецкий орех.
— Возьми еще, — промурлыкала девица. — Ты можешь взять хоть все! И может, что‑нибудь еще… на десерт.
— Ты очаровательна, — пробормотал Саймон. Увы, он не любил играть по чужим правилам. К тому же сейчас ему было совсем не до этого. — Как‑нибудь в другой раз, милая…
Взяв ее руку, он поднес ее к губам и поцеловал. Потом резко повернулся и направился к выходу.
Проходя по коридору, он услышал, как часы били полночь. Откуда‑то донесся испуганный вопль — должно быть, Харкорт настиг Дэлзиела.
Саймону вдруг стало смешно. Он расхохотался, да с такой пугающей силой, что ему пришлось остановиться и прислониться к стене, чтобы прекратить этот странный смех. Он не понимал, что его так рассмешило, но желание хохотать росло в нем с каждой секундой. В голове мелькал калейдоскоп из разных картинок жизни: кричащий Дэлзиел; старый Рашден, распродающий свои книги; поиски богатой невесты; молоденькие девушки в белых платьях, впервые выехавшие в свет; отвращение на лице матери, когда она узнает обо всем; собственные, так и не оправдавшие себя якобы большие способности к музыке; юность, растраченная впустую в тщетных попытках реализовать свои музыкальные амбиции…
Саймон вытер неожиданно выступившие слезы. Внутри себя он вдруг почувствовал какую‑то растущую холодную пустоту и тупую ноющую боль в сердце. Он был один в этом коридоре, один во всем мире.
Его ждала леди Суонби. Эта мысль заставила его сделать глубокий вдох и оторваться от стены. Боже упаси заставлять ее ждать! Нельзя причинять ей неудобство — ведь ей придется искать ему замену на эту ночь.
Саймон печально покачал головой, услышал отдаленные ругательства Харкорта и заставил себя улыбнуться. Спускаясь по лестнице, он салютовал часам, пробившим полночь, и пробормотал:
— Время никого не ждет. И каждый день для кого‑то оно истекает.
После смерти матери Нелл стала часто задумываться о жизни. Некоторые люди рождаются праведными, и мать Нелл была одной из них: добродетельной, благочестивой, с тихим высоким голоском, словно созданным для негромкого чтения молитв. На поминках люди говорили, что в молодости она была настоящей красавицей, но Нелл не могла в это поверить. Красота — это широкая улыбка, громкий смех, беспечное отношение к тому, что будет завтра.
Мать, напротив, всегда думала о будущем и о последствиях поступков, как своих, так и дочери. Казалось, она всегда была готова упрекнуть Нелл в чем‑то неблаговидном. Она часто повторяла: «Что мне с тобой делать, дитя дьявола?» Изборожденный морщинами лоб, глубокие тени под глазами, дрожащие пальцы, пожелтевшие от бесконечной работы с табачными листьями, — такова была Джейн Уитби. Ее можно было назвать кем угодно, только не красавицей. И Нелл никогда бы не подумала, что в молодости ее мать могла быть красивой.
Нелл больше никогда не будет плакать. С этим покончено. Траур — это роскошь богатых и обязанность праведных. Нелл не принадлежала ни к первым, ни к последним. Самоуверенная? Возможно. Нищая? Вне всяких сомнений. Вот и все. Никаких слез.
Нелл заставила себя улыбнуться. Она отлично знала все свои недостатки. Никакой учтивости, никакого умения прощать, вся ее скромность проистекала от стыда. В ее сердце не было ни благочестия, ни жалости, ни терпения. Напротив, сейчас оно было переполнено обидой и гневом.
Это Нелл должна быть сейчас в тюрьме, а не Ханна! Дам из Общества покровительства девушкам не интересовала правда. «Мне очень жаль вашу подругу, — сказала миссис Ватсон, — но мы не можем поощрять воровство. Вы должны верить в справедливость закона».
Ну конечно, справедливость закона! Какая же справедливость в том, что Ханну забрали в полицию, если ее вина состояла лишь в том, что она взяла в руки сумочку Нелл за секунду до того, как ворвались полицейские, чтобы обыскать их? Ведь Ханна не брала ни брошь миссис Ватсон, ни ее денег.
