Подъезжали к Юртам.
«Кабак» был отменно отстроен, на крыше, на окнах красивые «кружева» из тонкого дерева, высокое крыльцо, широкие окна, а запах жареного мяса разжигал аппетит еще на подходе к красивой, резной же калитке.
– Да, – Альберт Васильевич с удивлением осмотрелся, – в такой Кабак грешно не зайти.
Поужинали на славу! Там, в Кабаке этом, сошлись местные балалаечники – и что только они не вытворяли на балалайках своих. И песни – старинные уральские, лихие казачьи, да с переплясом!
Перед отъездом Георгий спросил у хозяина.
– А что старик, тот, что всё про Ермака знает, жив-здоров еще?
– Силантьич-то? А что ему сделается. Сейчас на рыбалке. Через неделю-две вернётся. Что ему сделается. Силен, Силантьич.
Вот, жениться собрался. Как бы осенью и свадьбу не сыграл. Живой! А что, передать что-нибудь?
– Да нет. Нет. Приеду, увидимся. Пока ничего передавать не надо.
– Знакомый что-ли, аль родственник?
– Нет. Ни то, ни другое. Как раз я и хочу познакомиться.
– Ну, это для него как праздник. Познакомишься, не отвяжется. Заговорит!
– Ничего. Я выносливый.
На прииск прибыли поздней ночью.
Скорый фирменный поезд «Москва – Одесса» шёл быстро, останавливался редко, только на станциях областных центров.
Позавтракали в ресторане. Георгий спокойно попил пивка, зная, что никто его теперь никуда не вызовет, никто не позвонит по телефону, зная, что никаких дел теперь у него, по крайней мере, месяц-два не будет, никаких аварий не будет, и никаких срочных встреч и совещаний. Только отдых!
Мать отдыхала, с нескрываемым восхищением рассматривала в вагонное окно усеянные яблоками, грушами, сливами проплывающие сады, обширные площади зеленых огородов, заасфальтированные дорожки в частных деревенских усадьбах.
Умеют, всё же украинцы вести своё хозяйство. Всё у них живёт и радуется. Не то, что в русских сёлах – всё какое-то серенькое, неухоженное, порой с тоской проплывают за вагонным окном заброшенные деревни. Но как только пересекли границу с Украиной, вскоре после Белгорода, сразу картина сельских пейзажей ожила, повеселела, похорошела.
В Москве всё так же повторилось, как и в прошлую поездку.
Георгий с мамой зашли в Гум, что на Красной площади, там приветливая девушка подобрала матери всё необходимое для отдыха на море, приодела мать. Сентябрь, на обратном пути будет уже холодновато, а из Одессы на Урал ходит прямой поезд, поэтому прикупили и тёплой одежды. Чтобы не замёрзнуть, возвращаясь из тёплой Одессы. В октябре на Урале зачастую уже и снег выпадает! Да не просто выпадает, а навалит так, что и не пройти, не проехать. Да и морозы в октябре уже зимние, настоящие.
И в Одессе, в Аркадии всё сложилось наилучшим способом.
Мать сразу определилась с кругом знакомых, Георгий быстро сошелся с горняками из Донецка. Отдыхали с матерью вместе, но не мешали друг-другу.
У Георгия был одноместный номер, с видом на море, шикарный, ухоженный. Георгий в таких номерах еще и не жил никогда.
Рядом на этаже в трёхместном номере жили шахтёры из Донецка, там нашёлся и сверстник Георгия – Филипп, они сошлись в первый же вечер.
– Одессу знаешь? – Филипп сразу перешел на «ты». Правильно, по-горняцки.
– Немного. Отдыхал здесь года три-четыре назад. Но забыл всё, конечно. Вообще-то я с Урала приехал. Так что, здешние места знаю плохо. А ты?
– Тоже плохо. С пивным ларьком, правда, я познакомиться уже успел. Работает с шести утра и до поздней ночи. В общем, работает до тех пор, пока люди подходят. Иногда почти до утра работает. Проверим?
– Ну, так поздно уже не работает, наверное. Но проверить надо. Идём?
Георгий заглянул к матери. У матери такой же номер, как и у Георгия – путёвки-то одного класса. Но она при вселении осталась как-то даже недовольной.
– Лучше бы мне с соседкой. Такого же возраста. Повеселее мне было бы. Скучновато одной-то.
– Ничего, мать, подожди, освоишься. За столиком завтра познакомимся с соседями. Найдём тебе подругу!
Георгий с Филиппом быстро прошли по короткому коридору, но Георгий вернулся. Снова заглянул к матери.
– Ты мне скажи откровенно, мама, как тебе, нравиться, ты освоилась? Что не нравится, скажи, изменим, поправим?
