Чрезвычайно разочарованный этим препятствием, Ахмет вернулся в гостиницу. Господин Керабан, ван Миттен, Бруно и Низиб, уже готовые к отбытию, ожидали карету. А один из них — излишне говорить который — даже начинал уже подавать видимые признаки нетерпения.
— Ну, Ахмет, — воскликнул он, — ты возвращаешься без ничего? Нам что же, самим идти за каретой на почту?
— К сожалению, это бесполезно, дядя, — ответил Ахмет. — Там нет ни одной лошади.
— Ни одной? — удивился Керабан. — И они будут только завтра.
— Вот как?
— Да! Это потеря двадцати четырех часов!
— Ну нет, ни за что! — воскликнул Керабан. — Я не хочу терять ни десяти, ни пяти, ни даже одного часа!
— Но, — заметил голландец своему другу, который уже начинал «заводиться», — если лошадей нет?
— Будут! — ответил господин Керабан.
И по его знаку все последовали за ним. Через четверть часа путешественники добрались до станции и остановились перед дверью. Начальник стоял на пороге с равнодушным видом человека, который отлично знает, что нельзя заставить его дать то, чего нет.
— У вас нет лошадей? — спросил Керабан уже достаточно вызывающим тоном.
— У меня только те, которые доставили вас вчера вечером, — ответил начальник почты, — и они совсем обессилены.
— А почему, будьте любезны объяснить, у вас нет свежих лошадей на конюшнях?
— Потому что их взял один турецкий господин, который едет в Керчь, а оттуда — в Поти[202] через Кавказ.
— Один турецкий господин! — воскликнул Керабан. — И конечно же, один из этих европеизированных османов. Мало того, что они путаются под ногами на улицах Константинополя, так нужно еще, чтобы они встречались на дорогах Крыма! И кто он?
— Мне известно, что его имя господин Саффар, вот и все, — спокойно доложил начальник почты.
— Ну и почему вы позволили себе отдать остававшихся у вас лошадей этому господину Саффару? — спросил Керабан с сильнейшим презрением.
— Потому что этот путешественник прибыл на станцию вчера утром, за двенадцать часов до вас, и, поскольку стояли свободные лошади, у меня не было никаких причин отказать ему.
— Напротив, они были!
— Были? — удивился начальник.
— Без сомнения, поскольку сюда ехал я!
Что можно ответить на подобные аргументы? Ван Миттен хотел вмешаться, но получил от своего друга резкую отповедь. Что до начальника, то, насмешливо посмотрев на господина Керабана, он вознамерился вернуться в дом, когда негоциант остановил его, говоря:
— В конце концов, все это не важно. Есть у вас лошади или нет, но нужно, чтобы мы отправились сейчас же!
— Сейчас же? — переспросил начальник станции. — Повторяю вам, у меня нет лошадей.
— Найдите!
— Их нет в Арабате.
— Найдите две, найдите одну, — напирал Керабан, начинавший уже терять самообладание, — найдите пол-лошади… Но найдите!
— Но если их нет? — посчитал нужным сказать мягким голосом ван Миттен.
— Надо, чтобы они были!
— Может, вы найдете нам упряжку из мулов? — спросил Ахмет у хозяина станции.
— Хорошо! Пусть будут мулы! — прибавил господин Керабан. — Мы будем довольны и ими.
— Я никогда не видел в провинции мулов, — ответил начальник почты.
— Ну, одного-то он сегодня видел, — шепнул Бруно на ухо хозяину, явно имея в виду Керабана, — и знаменитого!
— Тогда ослы? — спросил Ахмет.
— Их нет, как и мулов.
— Нет ослов! — вскричал господин Керабан. — Ах, так! Вы насмехаетесь надо мной, господин начальник почты. Как не может быть ослов! Не из чего собрать хоть какую-нибудь упряжку? Так-таки и некого перезапрячь в карету?
Выкрикивая это, наш упрямый герой бросал гневные взгляды направо и налево, на дюжину местных жителей, которые собрались у почты.
— Он способен запрячь в свою карету даже их, — сказал Бруно.
— Да! И их и нас, — согласился Низиб, как человек, хорошо знающий своего хозяина.
Между тем, поскольку не было ни лошадей, ни мулов, ни ослов, становилось ясно, что выехать не удастся. Отсюда — необходимость смириться с двадцатичетырехчасовой задержкой. Ахмет, которому это было так же неприятно, как и его дяде, тем не менее уже собрался убедить его смириться с абсолютной невозможностью, когда господин Керабан воскликнул:
— Сто рублей тому, кто доставит мне упряжку!
