У невесты не было силы, чтобы сказать «да», но и она понимала, что это будет лучшим решением.
— Хорошо, дядя, договорились, — сообщил Ахмет. — Буду вас сопровождать и готов ехать, но…
— А! Никаких условий, племянник!
— Пусть так, без условий! — ответил Ахмет, а про себя он добавил: «Я сумею заставить тебя побегать, даже если от воплей зайдешься, упрямейший из дядей!»
— В дорогу же, — сказал Керабан.
И, обернувшись к Селиму, с новой энергией вопросил:
— А рубли в обмен на мои пиастры?
— Я вручу их в Одессе, до которой буду сопровождать вас, — ответил Селим.
— Вы готовы, ван Миттен? — спросил Керабан.
— Как всегда.
— Итак, Ахмет, — продолжил Керабан, — поцелуй свою нареченную, поцелуй ее хорошенько, и поехали!
Ахмет уже обнимал невесту, и Амазия не могла сдержать слез.
— Ахмет, мой дорогой Ахмет, — повторяла она.
— Не плачьте, дорогая Амазия! — уговаривал Ахмет. — Если наша свадьба не ускорилась, то она не будет и отложена. Обещаю вам это… Я булу отсутствовать только несколько недель.
— Дорогая хозяйка, — сказала Неджеб, — хоть бы господин Керабан сломал себе ногу или обе, прежде чем выйти отсюда! Хотите, чтобы я занялась этим?
Но Ахмет приказал молодой цыганке соблюдать спокойствие, и хорошо сделал: Неджеб была способна на все, чтобы остановить этого несносного дядюшку.
Наконец последние возгласы прощаний и поцелуи закончились. Все чувствовали себя взволнованно. Даже голландец испытывал нечто вроде сердечного стеснения. Один господин Керабан не видел или не хотел видеть всеобщей растроганности.
— Карета готова? — спросил он у Низиба, который как раз в этот момент вышел на галерею.
— Карета готова, — ответил Низиб.
— В дорогу! — сказал негоциант. — А, господа современные османы, одевающиеся по-европейски! А, господа новые турки, не умеющие больше быть жирными!
Именно в этом, очевидно, и заключался непростительный грех в глазах господина Керабана.
— А, господа ренегаты[151], подчиняющиеся предписаниям Махмуда! Я покажу, что есть еще старые верующие, над которыми вы никогда не восторжествуете!
Никто господину Керабану не противоречил, и тем не менее он воодушевлялся все больше и больше.
— А, вы стремитесь монополизировать Босфор для своей выгоды! Отлично, я обойдусь без пролива! Наплевать мне на ваш Босфор! Что, ван Миттен?
— Я ничего не говорю, — пожал плечами ван Миттен, который и правда даже рта не раскрывал.
— Ваш Босфор! Их Босфор! — продолжал господин Керабан, протягивая руку в сторону юга. — К счастью, там Черное море! У него есть побережье. И оно существует не только для водителей караванов. Я пойду по нему, обогну его! Э, друзья мои, можете ли вы только представить себе кислую гримасу, которую состроят правительственные служащие, когда они увидят меня на высотах Скутари! Меня, не бросившим даже полпара в их чашку нищих администраторов!
Нужно признать, что господин Керабан был великолепен, произнося эти грозные проклятия.
— Идемте, Ахмет! Идемте, ван Миттен! — воскликнул он. — В дорогу! В дорогу! В дорогу!
Он был уже в дверях, когда Селим остановил его.
— Друг Керабан, — сказал он, — одно простое соображение.
— Никаких соображений!
— Хорошо, одно простое замечание, которое я хотел бы сделать вам.
— А у нас есть время?
— Послушайте меня, друг Керабан. Закончив это путешествие вокруг Черного моря и прибыв в Скутари, что вы будете делать?
— Я?.. Ну я… я…
— Вы, я полагаю, не собираетесь обосноваться в Скутари навсегда, забыв о Константинополе, где, как-никак, ваш торговый дом?
— Нет… — ответил Керабан, поколебавшись какое-то время.
— В самом деле, дядя, — заметил Ахмет, — коль скоро вы упорствуете в том, что больше не пересечете Босфор, наша свадьба…
— Друг Селим, нет ничего проще! — заговорил Керабан, хотя чувствовалось, что заданный ему вопрос продолжает затруднять его. — Кто помешает вам приехать вместе с Амазией в Скутари? Всего десять пара с каждого — и вы переберетесь через их Босфор. Ведь ваша честь не вовлечена в это дело, в отличие от моей!
— Да, да! Приезжайте в Скутари через месяц! — воскликнул Ахмет. — Будете нас там ждать, милая Амазия, а мы постараемся не задерживаться слишком долго.
