Дверь салона тотчас же открылась, и господин Керабан, Ахмет, Амазия, Неджеб и Бруно появились на пороге.
Керабан сразу же освободил ван Миттена от мертвой хватки Сарабул.
— Сударыня, — сказал Ахмет, — людей вот так не душат из-за недоразумения!
— Черт, — пробормотал Бруно, — мы пришли вовремя.
— Бедный господин ван Миттен! — сказала Амазия, испытывавшая искреннее сострадание к своему спутнику по путешествию.
— Решительно ему не жена нужна! — добавила Неджеб, качая головой.
Между тем ван Миттен понемногу пришел в себя.
— Ну как, тяжело было? — спросил Керабан.
— Еще бы немного, и мне — конец! — вздохнул ван Миттен.
В этот момент благородная Сарабул, обратив внимание на господина Керабана, вовлекла в дело и его:
— Это вы пошли на… эту…
— Мистификацию[348], — подсказал торговец любезным голосом. — Это как раз точное слово — мистификация!
— Я отомщу за себя! В Константинополе есть судьи!
— Прекрасная Сарабул! — горячо заговорил господин Керабан. — Вам надо обвинять только себя. Из-за мнимого покушения вы хотели, чтобы нас арестовали, а это помешало бы нашей поездке. Во имя Аллаха! Каждый выпутывается как может. Мы выпутались благодаря мнимому браку и были, разумеется, по-своему правы.
После этого ответа Сарабул вторично упала на диван из-за нервного припадка, — это свойственно женщинам даже в Курдистане.
Неджеб и Амазия поспешили ей на помощь.
— Я уеду! Я уеду! — кричала она в истерике.
— Доброго пути! — отвечал Бруно.
В этот момент на пороге появился Низиб.
— В чем дело? — спросил Керабан.
— Телеграмма! Ее только что принесли из галатской конторы, — ответил Низиб.
— Для кого?
— Для господина ван Миттена, хозяин. Она прибыла только сегодня.
— Давайте! — сказал ван Миттен.
Он взял телеграмму, распечатал ее и посмотрел на подпись.
— Это от моего старшего приказчика в Роттердаме. Затем он прочитал первые слова:
— Госпожа ван Миттен… скончалась пять недель назад…
Со смятой в руках телеграммой потрясенный ван Миттен замер в неподвижности, и — не будем скрывать этого — глаза его наполнились слезами.
При последних словах Сарабул неожиданно и резко встала.
— Пять недель! — закричала она в восторге. — Он сказал «пять недель»!
— Неосторожный, — пробормотал Ахмет, — зачем надо было ему называть дату?
— Итак, — продолжала торжествующая Сарабул, — итак, десять дней назад, когда я оказала честь обручиться с вами…
— Покарай ее, Пророк! — воскликнул Керабан, возможно, немного громче, чем хотел.
— …вы были вдовцом, господин мой муж! — продолжала Сарабул с торжеством в голосе.
— Совершеннейшим вдовцом, господин мой зятек! — добавил Янар.
— И наш брак действителен.
Сокрушенный этой логикой, ван Миттен в свою очередь упал на диван.
— Бедняга, — сказал Ахмет дяде, — ему ничего не остается, как броситься в Босфор.
— Да, — согласился Керабан, — а она бросилась бы и туда спасать его… из мести.
Благородная Сарабул ухватила за руку того, кто на этот раз был ее законной собственностью.
— Вставайте! — приказала она.
— Да, дорогая Сарабул, — ответил ван Миттен, опуская голову. — Я готов.
— И следуйте за нами! — добавил Янар.
— Да, дорогой шурин, — ответил ван Миттен, совершенно Укрощенный и побежденный. — Готов следовать за вами, куда вам угодно.
— В Константинополь, где мы сядем на первый же пакетбот! — пояснила Сарабул.
— Отправляющийся?
— Отправляющийся в Курдистан! — уточнил Янар.
— В Кур… Ты будешь сопровождать меня, Бруно!.. Там без конца устраивают пиры! Это вознаградит тебя за все.
Бруно мог лишь утвердительно кивнуть. И благородная Сарабул с господином Янаром увели несчастного голландца. Друзья напрасно пытались его удержать, а верный слуга шептал про себя: «Я же говорил ему, что с ним случится несчастье», — но ни на шаг не отставал от хозяина.
Спутники ван Миттена и даже сам Керабан были как громом поражены.
— Вот он и женат! — чуть не заплакала Амазия.
— Из преданности нам, — страдальчески нахмурился Ахмет.
— И на этот раз — взаправду! — добавила Неджеб.
— У него в Курдистане будет только одно средство, — сказал Керабан самым серьезным тоном.
— Какое, дядя?
— Жениться на дюжине таких, чтобы они уравновесили друг друга!
