— Ну, раз это вас так расстраивает, не исчезайте из нее! — сказал Сидролен.
— Если это все, что вы можете мне сказать...
Она опять утерла слезы, подхватила чемодан, повторила свое «прощайте» и удалилась твердым шагом. Сидролен смотрел, как она взбирается по косогору, распахивает дверцу загородки и уходит.
В бистро на углу Лали зашла выпить кофе. На террасе парочки целовались взасос и энергично обжимались, перед тем как отправиться на работу. Это зрелище подвигло Лали на пролитие новых слез, которые она украдкой подбирала платком. Внутри, в бистро, алхимики, вооруженные пинцетами и карандашами, колдовали над программой скачек. Среди них толокся и давешний борец за справедливость. Лали поспешила выпить кофе и удалиться.
На вокзале, где Лали некогда повстречала месье Альбера, она сдала чемодан в камеру хранения и пошла выпить вторую чашку кофе, дабы за это время прояснить для себя, хоть самую малость, сложившуюся ситуацию. Она села на террасе пивной — просторной террасе с кучей посетителей, кучей официантов и кучей метрдотелей. По тротуару сновали кучи прохожих, по шоссе катили кучи уаттомобилей. Мимо террасы бегал орущий продавец с кучей газет, какая-то дама-алхимичка звонила в колокольчик, пытаясь сбыть кучу лотерейных билетов.
Лали — подавленная, растерянная — сидит там добрый час, а еще точнее, час четыре минуты; потом вдруг вскакивает на ноги, поспешно расплачивается, бежит к автобусу и доезжает до «Хмель-бара», по-прежнему старающегося выглядеть так же, как все соседние бары. Она входит и садится. Зал пуст: ни клиентов, ни хозяина. Открытый люк свидетельствует о том, что этот последний, верно, занят в погребе, но чем именно? Пользуясь одиночеством, Лали тихонько плачет.
Внезапно на уровне пола появляется полувысокая-полусплющенная каскетка из потертого сукна в черно-белую клеточку. Лали утирает гляделки и то, что под ними, платком, который уже хоть выжимай, а из подземелья тем временем медленно поднимается кратковышеописанный головной убор. За ним возникает и голова, а следом все остальное, от плеч до подошв шлепанцев, полудлинных-полукоротких шлепанцев из потертого сукна в черно-белую клеточку. Когда все это убирает трап, оно поворачивается на тридцать семь градусов, в результате какового маневра замечает юное создание, безрадостно созерцающее в зеркале отражение репродукции «Умирающего Геракла» кисти Сэмюэля-Финли-Бриза Морзе.
— Что надо? — осведомляется хозяин. — Здесь одиноких дам не обслуживают. Вы что это себе воображаете?
— Я жду месье Альбера, — говорит заискивающе Лали.
— Альбера... какого еще месье Альбера? Вы думаете, я знаю по имени всех своих клиентов?
И он обводит зал взглядом, свидетельствующим о размахе своего заведения, — размахе, о коем красноречиво свидетельствует царящее в данный момент безлюдье. Лали настаивает:
— Ну как же, вы должны знать! Месье Альбер... вспомните, — месье Альбер! Я к нему не с претензиями, мне просто нужно с ним поговорить. Я хочу его дождаться.
Онезифор приподнимает каскетку и скребет темя с такой энергией, что челюсти у него периодически размыкаются и смыкаются, пропуская — в первом случае — следующие слова:
— Ах, да... месье Альбер... если это тот... кого вы ищете... так он в тюряге.
— Не может быть!
— Похож я на вруна?
И он угрожающе надвигает каскетку на лоб.
— Вот уж не везет, так не везет, — шепчет Лали.
— Да таких Альберов, всех цветов и размеров, на каждом углу навалом, коли тебе надо устроить свои дела.
— Нет, ему я доверяла.
И Лали опять заливается слезами. Онезифор старается утешить ее.
— Перекрой фонтан, хватит воду лить, — говорит он. — Теперь ты своего месье Альбера долгонько не увидишь. Очень даже долгонько. Так что кончай сырость разводить... утрись...
Лали с трагическим видом встает и выходит, тщательно прикрыв за собой дверь, в то время как хозяин ударяется в слезы у себя за стойкой.
И вот бредет Лали своей дорогой, которую и дорогой-то не назовешь, поскольку она никуда не ведет, хотя кругом не лес дремучий, — бредет наугад, хорошо еще что не унесенная ветром, ибо дует ветер, стоит ноябрь и даже идет дождь, а Лали все бредет и бредет под этим дождем, в конце концов вымокнув до нитки, так что ей приходится зайти в подворотню, и по лицу ее стекают капли — не то дождя, не то слез.
