– Ну, обычные вещи. Его изобрел англичанин, лет сто назад или около того. Первые устройства работали на пару́.
– А знаешь, как его звали?
Она задумалась, уже собиралась покачать головой, но вспомнила:
– Бэббидж. Сэр Чарльз Бэббидж.
– Точно. Но он создал не тот компьютер, которым мы пользуемся сегодня, – это сделать ему бы не удалось, потому что в то время еще недостаточно хорошо овладели электричеством, – а механическое устройство, которое он назвал аналитической машиной. Устройство было невероятно сложным, настоящим чудом техники. Машина, которая умела считать! Тогда это было сенсацией. А именно то, что можно было запрограммировать такую машину. Управление осуществлялось при помощи перфорированных карт, таких же, как и в случае управления автоматическими ткацкими станками того времени. Сама машина была универсальной, она могла выполнять любые вычисления, могла сохранять полученные результаты и использовать в дальнейших расчетах. Именно перфорированные карты определяли то, что фактически делала машина.
Его взгляд устремился в окно, затерялся в отдалении, не имеющем ничего общего с видом города по ту сторону стекол.
– Я однажды видел оригинальную аналитическую машину. Она выставлена в Британском музее в Лондоне и до сих пор исправна. По крайней мере, была в то время. Два раза в день подавали пар, вставляли перфорированные карты, а потом она совершала расчеты. Грифели начинали ходить туда и сюда, они сделаны из латуни, но блестят как золото! А как жужжали и щелкали бесчисленные шестеренки, настоящая симфония машинных звуков! Бесподобное устройство. Вершина механического искусства. Беббидж строил его на протяжении двадцати лет, нанимал лучших в мире специалистов по точной механике и часовщиков, а его инвесторы и меценаты едва не обанкротились из-за проекта. Но в один прекрасный день машина была готова. И она осталась не единственной. Она требовалась ученым, прежде всего астрономам. Затем банкам и страховым компаниям. Британская империя не стала бы тем, чем стала, если бы не аналитическая машина.
Хелена рассматривала чучело головы антилопы, висевшее на стене над дядей, пыльное и с паутиной между ушами, и тихо сказала:
– Теперь у меня еще больше опасений, чем прежде.
Дядя Зигмунд улыбнулся. Это была не абсолютно веселая улыбка, которую она помнила, а почти веселая. Он постарел в тюрьме, постарел, похудел и поседел.
– Значит, мне пора рассказать тебе о том, что называется классическим разделением рабочего процесса при обработке информации. Ведь Чарльз Бэббидж не в одиночку предпринял этот грандиозный проект, а у него была партнерша.
– Леди Ада. – Хелена кивнула. Это она тоже знала.
– Точно. Леди Ада Августа, графиня Лавлейс. Она была дочерью знаменитого поэта лорда Байрона и уже прославилась как математик, когда вступила в контакт с Бэббиджем. И пока он возился с механикой аналитической машины, леди Ада раздумывала, как же управлять машиной, если она когда-нибудь будет закончена, чтобы получить приемлемые результаты. Именно она придумала для этого слово «программировать», опираясь на программы концертов, которые управляют ходом концерта, устанавливая порядок исполняемых музыкальных произведений. – Дядя Зигмунд сделал еще один глоток кофе и снова поморщился. – Так само собой сложилось то, что с тех пор воспринимается как оптимальное разделение рабочего процесса: мужчина строит машину, то есть создает технические основы, а женщина определяет, как лучше всего управлять этой машиной, то есть создает непосредственную пользу. Ни одна из двух областей не будет иметь смысла без другой, ни одна из них не важнее другой. – Он поставил чашку на место. – Леди Ада так никогда и не увидела готовую аналитическую машину, она умерла в молодом возрасте, задолго до того, как аппарат был завершен. Но программы, которые она создала, все заработали с первой попытки. Она разработала все основные методы программирования, в одиночку и без возможности протестировать свои программы. Это огромное достижение. Неудивительно, что сегодня она является чем-то вроде покровительницы всех наборщиц программ.
