В этом он, конечно, был прав, но Ойген в этом бы не признался. Положив руки на детородный орган, который, как он чувствовал, только что сжался до микроскопических размеров, чтобы вскоре скрыться в нижней части живота, он пристально посмотрел на Короба и задумался.
– У меня есть еще один адрес, – произнес он наконец. – Песталоцциштрассе, 86, четвертый этаж направо. Профессор Альтгассен. Он на пенсии и много времени проводит дома, но каждую среду он уходит к двум часам на встречу с друзьями и никогда не возвращается раньше пяти.
– Превосходно, – сказал Короб и перебросил ему одежду. – Значит, в следующую среду в два часа. Мне срочно нужны деньги.
Ойген ничего не ответил, а оделся так быстро, как только смог. Кто-то предложил сыграть по второму кругу, на этот раз нормальными картами, но Дятел сказал, что ему нужно домой, и две девчонки заметили, что им тоже пора.
После этого клика собралась в среду чуть раньше двух часов недалеко от дома, в котором проживал профессор, – только Ойген не появился.
– Думаю, он заболел, – сказал Феликс, – ему уже сегодня утром было плохо в школе.
– Нам больше достанется, – пренебрежительно бросил Короб.
Через некоторое время открылась входная дверь и вышел профессор, старик с цилиндром, моноклем и тростью, он лишь раз мимолетно оглянулся, а затем стремительно зашагал прочь, не подозревая, что четыре пары юношеских глаз следили за каждым его шагом, пока он не скрылся за углом. Четверо подождали еще некоторое время, затем пересекли улицу и проскользнули в дом.
На самом деле Ойген не болел, он только с утра делал вид, что ему плохо. И он тоже пришел, притом прилично опередив остальных, и наблюдал за всем, спрятавшись за углом дома на некотором расстоянии. Когда клика, поставившая его в дурацкое положение, скрылась в доме, он еще немного подождал, мысленно был с ними, следил, как они крадутся по лестнице, как Короб взламывает замок и как они входят в квартиру. Он видел все это достаточно часто, чтобы оценить, сколько времени это займет.
Затем он быстро подошел к ближайшей телефонной будке, вызвал полицию и как можно более низким голосом сообщил, что на четвертом этаже по адресу Песталоцциштрассе, 86, район Шарлоттенбург, судя по всему, только что была совершена кража со взломом.
Полиция приехала удивительно быстро: очевидно, серия краж со взломом еще не была забыта. Ойген едва успел вернуться на свой наблюдательный пост, как перед домом остановился воронок и из него выскочили полицейские с поднятыми дубинками. Вскоре оттуда вывели четверых мальчишек со связанными за спиной руками.
Ойген хладнокровно наблюдал, пока полиция не уехала и все не закончилось.
Он был сыном героя войны. Он не должен был мириться со всем.
* * *
На следующее утро в класс пришел ректор и, чрезвычайно уязвленный, сообщил, что, к огромному сожалению, ученик Феликс Далльман угодил в плохую компанию, даже в очень плохую компанию, из-за чего теперь находится под арестом, и, судя по тому, как обстоят дела, он, вероятно, проведет там долгие годы вместе с той плохой компанией, в которую он попал. В любом случае на его гимназической карьере можно поставить крест, заключил ректор и добавил: «Пусть для вас это станет предупреждением».
Поскольку было известно, что Ойген дружил с Феликсом, его допрашивала полиция, но он отрицал, что ему хоть что-то было известно или доводилось участвовать в каких-то нечистых делах; вместе с Феликсом они всего лишь готовились к контрольным работам. Это было занесено в протокол, после чего для Ойгена все было улажено; больше он ничего не слышал о деле и даже не был вызван в суд. О том, что «четверо берлинских домушников» были приговорены к длительному тюремному заключению для малолетних правонарушителей, он узнал позднее из газеты.
Затем он отправился на поиски девчонок. Это было не так просто, потому что он не знал ни одного имени. Он часто подолгу бродил по участку в надежде встретить кого-нибудь из них, но безрезультатно. Наконец ему пришла в голову идея вести наблюдения рядом со школами, которые посещают девчонки их возраста: в конце концов,
