Разбитые армии хорошо учатся — это прописная истина. Испытав унижение в Первой мировой войне, страна, жертвуя всем, создала предпосылки отмщения. Она согласилась на диктатуру ради силы, ради избежания повтора унизительной капитуляции.
В стране удивительно мало памятников тем самоотверженным воинам, что беззаветно хранили страну. Две триумфальные арки в честь победы над Наполеоном, часовни на поле Бородинском, скромные «вечные огни», гипс общих постаментов, фанерные звезды и тихое забвение. Удивительно — ни одного монумента в честь Великой Первой мировой войны, обильно усеявшей западные границы костями наших воинов. В далеком Сен-Женевьев-де-Буа стоит надгробие над генералом Алексеевым; но большинство его соратников по мировой и Гражданской войнам упокоились без знаков поклонения. Ничего похожего на западные некрополи, на потрясающий монумент Лейпцигской битве народов, львам Ватерлоо, огромному кресту над участниками (с обеих сторон) Гражданской войны в Испании, не говоря уже об огромных по площади, тщанию в уходе полях солдатских кладбищ двух мировых войн в Европе, о бесчисленной «кавалерии» конных статуй полководцам Гражданской войны в США.
Понятно, страна постоянно выходила из кровавых конвульсий, и сыновьям было не до мраморно-бронзового великолепия в честь предшествующих поколений. Но частью объяснения является то, что жизнь человеческая на Руси ценится не дорого. А сами воины видят естественной участью лечь жертвой начальственного порыва, непродуманных действий, порыва добиться победы любой ценой. И они нам молчаливый укор.
Да, Россия представляет собой незападную страну, и эгоистический индивидуализм — в реальной жизни, а не на уроках литературы и истории — чужд ее эмоциональному коду. Более того, Россия — это единственная незападная страна, которая сумела противостоять натиску с Запада шведа Карла XII, француза Наполеона, немцев Людендорфа и Гитлера.
Она избежала участи обеих Америк, Индии, Китая, Оттоманской империи и полтысячи лет не знает над собой владыки или опекуна. В этом гордость России. Жертвенная патриотическая любовь безвестных солдат стала стеной на пути всех, кто избирал Россию своей мишенью.
Немцы сумели научными методами своей армии, великолепной организацией, осмысленностью своих действий, сочетанием воображения и стойкости, превосходством стратегии, тактики и техники довести обессилевшую Россию до позора Брест-Литовского мира. Россия потеряла тогда два миллиона своих солдат на поле боя, шла от поражений к поражению, дважды сменила государственный строй и все же была вынуждена покориться неизбежной судьбе. По Брест-Литовскому мирному договору она потеряла треть европейской территории страны: Украину, половину Белоруссии, Прибалтику, Молдавию, Закавказье.
Невозможно понять смысл русского коммунизма, не учитывая затаившееся в национальном русском сознании представление о том, что внешне находящаяся на подъеме романовская Россия дискредитировала себя неспособностью отстоять независимость и целостность страны. Государственное дело Петра оказалось в ненадежных руках, открылась бездна цивилизационного отставания России от индустриальной цивилизации Запада. И она согласилась на гигантскую социальную трансформацию ради того, чтобы никогда более не испытать брестского позора. 20—30-е годы были временем насильственной модернизации, стимулируемой (по меньшей мере отчасти) желанием избежать бессилия 1914–1917 годов. К Голгофе 1941 г. Советская Россия вышла более оснащенной, индустриальной, организованной — уплатив за этот рывок тяжелую социальную цену.
Ну а можно ли было сравнивать блестящих генералов русской императорской армии, этих стратегов ранга генерала Алексеева, с доморощенными маршалами в обмотках? Большевики казались западным и германским политикам мастерами строить домны в тайге и пускать пыль в глаза доверчивым западным писателям. Выражение «потемкинская деревня» вошло в западный лексикон еще двести лет назад. Теперь Сталин с точки зрения Запада создал в России самую фантастическую по масштабам «потемкинскую деревню». В этой деревне было много танков и самолетов, но еще больше было в ней страха, темени, безалаберности и бездумного послушания. Так полагали немецкие генералы 1940 г., столь великолепного для Германии.
