В железобетонном суперхаусе, как в углу супермаркета, я отыскал нужную флэт, то бишь квартиру.
Дверь после многих звонков приоткрыла свое вертикальное веко на размер, допускаемый цепочкой щеколды. Я долго объяснялся, пока дверь нехотя распахнулась.
У нее были желтые волосы, наглые без ресниц глаза стервы и рот без губ. Через короткий коридорчик она провела меня в комнату и обратилась к высокой спинке кресла, придвинутого к окну:
— К тебе. И не забудь содрать с него гонорар за интервью.
Дверь за ней захлопнулась с такой силой, словно попытались вышибить косяк.
Я подошел к креслу и обнаружил в нем человека, погруженного в такую глубокую задумчивость, что он скорее напоминал предмет невоодушевленный, нежели наоборот.
Я помахал рукой перед его немигающими глазами.
— О, извините, — очнулся сидящий и вынул из ушей герметические распорки. — Как это вам удалось уговорить Фригиду, чтобы она впустила вас? Присаживайтесь.
Значит, пучеглазая — Фригида, а оживший манекен — изобретатель унипериса Смирнофф.
— Как создавался униперис? — повторил мой вопрос Смирнофф и задумался. — Забавно, что я могу сказать вам правду, но вы ее не напечатаете.
— У нас свобода слова, сэр, — напомнил я.
— С восемьдесят пятого, товарищ?.. Хорошо, я расскажу сначала то, что вы напишете и что вам разрешат опубликовать, а потом посмотрим…
— Посмотрим, — отозвался эхом я.
— Идея видеть сквозь непроницаемое сродни самому сокровенному желанию и человека и человечества — желанию обладать. Жизнь обретает смысл только, если мы чем-то владеем: должностью или рекордом, авторучкой или женщиной, знанием или даже самим собой, не замечали? Я задумался об этом, когда мне было шестнадцать и мне понадобилось всего лишь тридцать лет, чтобы добиться своего. Хуже всего первый успех — он заставляет тебя верить в гораздо большее, чем ты есть на самом деле. Да, мне пришла в голову идея как уловить слабеющий отраженный свет и я реализовал ее. Но потом чем дальше шел я к цели, тем неразрешимее казались поставленные задачи. Оптика… квантовая механика… математика… химия… — в прикладных отраслях каждой из этих наук пришлось искать свои решения.
— Моя задачка как раз в том, чтобы рассказать читателям, как вы этого достигли. Наш альманах читают люди, склонные к изобретательству, к инженерным фантазиям. Как вам впервые пришла в голову идея унипериса?
— Кто-то сказал, что всякая человеческая голова подобна желудку — одна переваривает входящую в нее пищу, другая от нее засоряется. В тот момент она у меня варила, как крутой кипяток яйца.
Он замолчал, что-то вспоминая.
— Вы видели Фригиду?.. Ах, да, конечно… Интересно, что многие так и ходят под зонтиком, хотя дождь давно уже кончился…
Он вылез из кресла, как из болота, дошел до секретера в углу, покопался в нем и протянул мне листок, окруженный желтой рамкой времени. Письмо начиналось изысканно: "ВАШЕ ИЗЯЩЕСТВО!"
— Это ей, — пояснил Смирнофф. — Фросе, простите, Фригиде… Господи, какая у нее была божественная фигура!
Смирнофф со стоном вкушающего любимый деликатес опустился в свое кресло.
— Сейчас уже все бани посносили, правда? — вдруг с неподдельным интересом спросил он меня.
— По-моему, да… Одни сауны.
— Во! А тогда еще были бани. После школы мы бежали купаться на реку, а на том берегу стояла баня. Женская. И если переплыть да забраться на высокую ветлу, то можно было разглядеть что-то смутно желанное… Из-за большого расстояния все казалось красивым, а горячее воображение превращало красивое в прекрасное. И очень хотелось быть поближе. Про это вы напишите?
Я представил себе реакцию шефа. Наверняка, скажет что-нибудь подобное: "Вы сели в лужу, сэр, и похожи на йога, усилием воли втягивающего в себя воду." Сказал об этом Смирноффу. Тот усмехнулся:
— Ваш шеф похож на человека, у которого никогда не болели зубы, у таких обязательно плохо пахнет изо рта.
— Вы правы, шеф тверд, как цензор советского Главлита, когда дело касается принципов морали и никогда не пропустит на страницы альманаха идею, что великое открытие сделано только потому, что автор любил в детстве подглядывать в женской бане. И все-таки как это было?
