Изольда. Бедные водяные духи!
Ундина. И вот, все, что вызывало во мне доверие к Гансу — его открытый взгляд, его ясная речь, — им казалось предвестием беды, лицемерием. Надо полагать, что сама добродетель человеческая — это уже гнусная ложь. Он сказал мне, что будет любить меня всегда…
Изольда. И в глубинах вод родилось слово «предать».
Ундина. Его шептали даже рыбы. И каждый раз, как я выбегала из хижины, чтобы рассказать о любви Ганса и посмеяться над ними, все они разными голосами или бульканьем кричали мне в лицо это слово. Он гневается оттого, что я выбросила форель, — говорила я. — Он голоден. — Да, — отвечали щуки. Он тебя обманет. — Я спрятала окорок, — Да, говорили уклейки, он тебя обманет… Вы любите уклеек, королева?
Изольда. У меня еще не сложилось на этот счет определенного мнения.
Ундина. Противные мушки. Противные змейки. Знаю я их, этих уклеек! И они соблазняли его русалками. Судя по тому, что нам говорили о людях, я думала, что он набросится на них, тем более, что мой дядя выбрал русалок без жабер и без плавников. А он их не тронул и не поцеловал. Я гордилась им. Я бросила им всем вызов. Сказала, что он никогда меня не обманет. Но они только хихикали в ответ. И тогда я совершила ошибку. Я заключила договор.
Изольда. Какой договор?
Ундина. Их царь, мой дядя, сказал мне: «Ты позволишь нам убить его, если он тебе изменит?» Ответить «нет» — значило бы унизить Ганса перед ними, значило бы, что я презираю Ганса. Презираю самое себя! Я сказала «да».
Изольда. Они забудут. Они изменят свои намерения.
Ундина. О, нет, не верьте этому. Сообщество, где забывают, где меняют намерения, где прощают — человечество, как вы это называете, — занимает во вселенной крохотное место… У нас, так же как у диких животных, как у листьев ясеня, как у гусениц, нет ни отречения ни прощения.
Изольда. Но как они могут завладеть Гансом?
Ундина. Любая волна, любая вода подстерегает теперь его. Когда Ганс подходит к колодцу, уровень воды вдруг поднимается. Если льет дождь, на Ганса он льет вдвое сильней. Льет яростно. Вы сами увидите, когда Ганс проходит по саду мимо фонтанов, они от гнева вздымаются до самого неба.
Изольда. Хочешь моего совета, милая маленькая Ундина?
Ундина. Да, я ундина, русалка.
Изольда. Ты в состоянии меня выслушать, тебе пятнадцать лет.
Ундина. Пятнадцать лет за один месяц. И я родилась много веков тому назад. И я никогда не умру.
Изольда. Почему ты выбрала Ганса?
Ундина. Я не знала, что у людей выбирают. У нас не выбирают. Большие чувства сами выбирают нас, и первый встречный водяной становится единственным навсегда. Ганс — первый мужчина, которого я увидела, больше уже выбирать нельзя.
Изольда. Ундина, исчезни! Уходи!
Ундина. Вместе с Гансом?
Изольда. Если ты не хочешь страдать, если хочешь спасти Ганса, погрузись в первый же источник… Уходи!
Ундина. С Гансом? Он такой некрасивый в воде!
Изольда. С Гансом ты узнала три месяца счастья. Надо довольствоваться этим. Уходи, пока не поздно.
Ундина. Покинуть Ганса? Зачем?
Изольда. Затем, что он не создан для тебя. Затем, что у него мелкая душа.
Ундина. А у меня совсем нет души, Это еще хуже!
Изольда. Вопрос так не стоит ни для тебя, ни для любого иного существа, кроме человека. Во всем мире душа вдыхается и выдыхается через ноздри и бронхи. Но человек захотел иметь свою, особую душу. Он, глупец, начал обгладывать всеобщую душу. Не существует души собственно человеческой. Есть лишь целый ряд маленьких кусочков души, где произрастают чахлые цветы и чахлые овощи. Человеческие души, вбирающие в себя все времена года, весь ветер, всю любовь, такие души, как тебе нужно, встречаются ужасающе редко. Может быть, одна на весь наш век, одна на всю вселенную. Очень сожалею, она занята.
Ундина. А я ни капельки не сожалею.
Изольда. Потому что ты не знаешь, что такое водяной с великой душою.
Ундина. Прекрасно знаю. У нас был один такой! Он плавал всегда только на спине, чтобы можно было видеть небо. Он брал в плавники череп мертвой русалки и созерцал его. Для любви ему сперва требовалось одиннадцать дней уединения и непрерывных объятий. Он так всем нам надоел! Даже пожилые русалки избегали его. Нет, единственный человек, достойный быть любимым, это тот, кто похож на всех людей, лицом, как все, и говорит, как все; отличить от других его можно лишь по большим недостаткам, или неловкости…
