Уна & Сэлинджер - страница 29
– Чудной ты, – говорила ему Уна. – Веселый – и вдруг такой несчастный. Через шестьдесят лет скажут: ты биполярный. А пока ты просто непредсказуемый, как мой отец.
– Моя хандра – твоих рук дело, – отвечал Джерри. – Не понимаю, что я в тебе нашел. Ты не можешь объявлять себя Двинутой Ирландкой и одновременно плевать на то, что происходит в Европе.
– Ну все, готово дело. Опять он о войне. Молчи лучше, а то поссоримся.
– Ты хочешь веселиться, как будто кризиса и нет вовсе? Но все нынешние девчонки или нищие, или замужем, и твой отец это понял: его пьесы так мрачны, потому что все, кто прожигал жизнь, покончили с собой в тридцатом году. Теперь уже не до смеха, сегодня отчаяние в моде и страхи в цене.
– Извини, мне очень жаль, что я родилась в двадцать пятом. Ты еще посоветуй мне переправить дату рождения.
– Веселье кончилось, когда тебе было четыре года.
– А война началась, когда мне было четырнадцать. Класс! Спасибо за урок арифметики. Но ты думаешь, я позволю Адольфу Гитлеру испортить мне молодость?
Про себя Джерри переживал:
«Надо работать, и довольно быть невидимкой. Я хочу быть любимым этой девушкой, которую ненавижу. Не хочу, чтобы меня презирали, хочу презирать сам. В том, что я пишу, я должен быть еще большим чудовищем, чем она. Любовь? Попрошу не выражаться, мы же джентльмены. Вначале бывает в лучшем случае взаимное любопытство. Может ли этот человек причинить мне зло? Любовь – утопия двух одиноких эгоистов, пытающихся помочь друг другу, чтобы сделать свою участь сносной. Любовь – борьба с абсурдом посредством абсурда. Любовь – безбожная религия. Если это временное явление, в чем проблема? Жизнь, в конце концов, тоже временна. О боже, как она ненавистна мне, когда я вижу ее, но насколько хуже, когда я ее не вижу…» Для реалистичного описания того, что творилось в голове Джерри, следовало бы перечитывать этот абзац с начала до конца и с конца до начала.
А потом Уна смотрела на него с улыбкой, и он прекращал думать, любуясь ямочками на ее щеках. Порой она осознавала свою власть; ему больше не удавалось скрывать от нее, что она победила в этой битве. Он с нетерпением ждал другой войны как освобождения от той, кого он терял каждый вечер.
В конце концов Уна перестала отвечать на его поцелуи. Он не мог раздвинуть языком ее сомкнутые губки. Мучительнее всего была ее вежливость. Случалось, что Уна лежала рядом с ним на кровати всю ночь, одетая, неподвижная, безмолвная и печальная, и, чтобы не огорчать его, позволяла ласкать свою грудь, но сама при этом не шевелилась. Красивая девушка, окаменевшая от нелюбви, – вот, пожалуй, худшее из унижений, что могут выпасть на долю мужчины.
* * *
Вот что произошло за зиму 1941-го:
– 15 поздних завтраков в «Оак-рум», за которыми повторялись мерзости, сказанные Труменом накануне;
– 23 попойки в «Сторк-клубе», в «Мартинике», в «Рейнбоу-рум», в «Дельмонико» и в «Копакабане»;
– 4 попытки как следует покататься на коньках в Центральном парке;
– 13 пятен от красного вина на полосатых диванчиках в «Эль Морокко» и 22 пятна от свечного воска на белых скатертях в «21»;
– обход французских бистро – в знак солидарности с Сопротивлением: «Кафе Пьер», «Версаль» и «Красный петух»;
– 18 представлений пьесы «Приятель Джои» в театре «Мэпплвуд», где у Уны был короткий, но восхитительный выход босиком;
– 12 послеобеденных походов по магазинам: «Блумингдейл», «Бергдорф и Гудман», «Мэйсис»;
– 2 бала в «Уолдорф Астории», еще один в «Розланд Болрум» плюс костюмированный бал в «Иридиум-рум» в отеле «Сент-Регис»;
– 7 декабря 1941-го 360 истребителей с японских авианосцев уничтожили 188 американских самолетов и потопили 7 кораблей Военно-морского флота США на острове Оаху (Гавайи), в Жемчужной гавани (Пёрл-Харборе), названной так потому, что там разводили устриц-жемчужниц. Число жертв (2335 погибших) было почти таким же, как при атаке на Всемирный торговый центр 11 сентября 2001 года, шестьдесят лет спустя (2606 погибших), которая тоже спровоцировала вступление Соединенных Штатов в войну.
