– Далеко еще? – спросила я.
– Нет, вон за тем поворотом дом, – сказал Бобров.
Мы подъехали к добротному дому, огражденному воротами. В окнах второго этажа горел свет. Бобров выскочил из машины и, пройдя вперед, замолотил по воротам.
– Открывай давай! – заорал он.
На шум вышел коренастый парень и, торопливо прошагав по дорожке, грубо спросил:
– Чего надо?
– Открывай давай! – голосил Бобров. – Или я все сейчас здесь разнесу!
Я подоспела сзади. Охранник не спешил отпирать.
– Вот сейчас милицию вызову, – ухмыльнулся он, доставая сотовый телефон.
– Давай, давай, вызывай! – орал Всеволод Евгеньевич. – Или я сам милицию вызову! За телесные повреждения моей дочери я вас лично всех размажу!
Охранник потянулся за пистолетом, висевшим в кобуре на боку. В этот момент дверь дома распахнулась, и на пороге появился сам хозяин. Он уверенной и даже ленивой походкой двигался к нам. Он был в домашнем пуловере с капюшоном и спортивных брюках. Увидев его, Бобров затрясся от злобы. Заварзин подошел и, театрально разведя руками, протянул:
– Ба-а-а! Какие лица! А что ж ты не на концерте? Музычка не удалась?
– Ах ты, гад ползучий! Я тебя сейчас раздавлю на месте! – ужом завертелся Бобров.
Заварзин, не боясь, подошел вплотную к воротам. Бобров через прутья ворот ухватил его за ворот пуловера.
– Ты ручонки-то убери! – с нажимом произнес Заварзин. – Тебя предупреждали по-хорошему, чтобы убирал свою мокрощелку? Ты не внял? Не внял! Вот и пеняй на себя. Хреновый ты отец! О здоровье дочери совсем не заботишься.
Бобров с силой сжал мягкую трикотажную ткань и потянул Заварзина на себя. Подскочивший охранник саданул ему по пальцам чем-то, лязгнувшим по металлической решетке. Я выдернула ствол и направила ему в лицо. В левой руке я сжимала гранату. Глядя прямо в глаза Заварзину, четко проговорила:
– Если не откроете по-хорошему – бросаю во двор. Дом взлетит на воздух вмиг, и вы вместе с ним.
– Ты кто такая, шалава? – воззрился на меня Заварзин.
– Ну?! – повторила я, вскидывая руку.
– Леша, открой, – нехотя приказал Заварзин.
Охранник достал ключи и отпер ворота. Бобров тут же проскочил внутрь и набросился на Заварзина. Не убирая гранаты и пистолета, я тоже подошла. Я уже поняла, что охранник присутствует в единственном экземпляре, следовательно, опасаться нечего: с ним и Заварзиным я легко управилась бы сама, даже не прибегая к взрывным устройствам.
– Значит, признаешь, что это ты подстроил, гад? – тряся конкурента за грудки, кричал Бобров – Признаешь?
– Ничего я не признаю! – отталкивая его обеими ладонями, сказал Заварзин, косясь на гранату.
– А я подтверждаю, – твердо произнесла я. – Что ты в моем присутствии открыто признался в срыве концерта в ДК «Россия» и организации покушения на Екатерину Боброву. Надо будет – найдутся и другие свидетели. Сопляки твои с взрывчаткой самопальной уже во всем сознались!
Я, конечно, блефовала. Но это не было пустым звуком. В принципе доказать все не составляло труда: я видела, как самого ярого юнца, оравшего оскорбления в адрес Камиллы и метнувшего на сцену бутылку с взрывоопасной смесью, задержала милиция. Следовательно, он сейчас в отделении, и за погром, устроенный в ДК, его так просто не отпустят. У меня не было сомнений, что он намеренно действовал провокационно, нанятый Заварзиным. И выбить из него показания будет несложно.
Заварзин криво ухмыльнулся, но продолжал держаться нахально и вызывающе.
– Ты ментовская подстилка, что ли? – спросил он.
Я очень не люблю, когда мне хамят, а тем более оскорбляют. И с удовольствием саданула рукояткой ствола по наглой роже Заварзина. Из носа его брызнула кровь, и я еще раз впечатала ему по лицу. Растерявшийся охранник бросился было к своему шефу на подмогу, но я ударом ноги сбила его на землю и несколько раз врезала по почкам.
Заварзин попытался ударить меня в ответ, но я увернулась и быстро завела его руку за спину, оставив его в полусогнутом положении.
Бобров быстро обошел его и заглянул поверженному противнику в лицо.
– Слушай сюда, Заварзин! – свистящим шепотом с ненавистью проговорил он. – Тебе конец, понял? Это я тебе обещаю! Если бы речь шла о деньгах, я бы, может, и наплевал. Но речь идет о моих детях. И такого я не прощаю. Я доведу это дело до конца, чего бы мне это ни стоило!
