– Послушайте, это черт знает что! Вы вообще что себе позволяете?
– Все действия строго по инструкции, – невозмутимо произнес майор.
– Я уважаемый человек! – заголосил Бобров. – Я известный в городе общественный деятель! Я… Я главный редактор крупнейшей газеты, я меценат, в конце концов! Вы что, думаете, что можете вот так запросто со мной обращаться? Да я вас в пух и прах разнесу!
– Пожалуйста, лет через десять, – саркастически проговорил Старовой. – Когда вновь выйдете на свободу. И если сохраните к тому времени свои регалии.
– Что-о-о? – Бобров чуть не задохнулся. – Какие десять лет? За что?
– За убийство, – спокойно ответил майор.
– Какое еще убийство? – заорал Бобров. – Что вы хотите мне приписать?
Старовой неторопливо достал из папки несколько исписанных шариковой ручкой листков, перевернул первый из них и прочитал:
– Двенадцатого ноября, в три часа сорок минут, в собственной машине было обнаружено тело Боброва Михаила Всеволодовича, восемьдесят шестого года рождения. Смерть наступила приблизительно в два часа ночи от выстрела в висок из пистолета «глок», о чем свидетедьствует пуля, извлеченная из его тела.
Всеволод Евгеньевич моментально спал с лица. Он словно сдулся, как лопнувший детский шарик. Он уже не кричал, не возмущался и не грозил, а лицо его приобрело сероватый оттенок и какое-то жалко-растерянное выражение.
– Мишка? – шепотом произнес он, падая на стул и бессмысленным взглядом утыкаясь в стену.
Он прижал руки к лицу и несколько раз провел ладонями по щекам туда-сюда, словно делая массаж. Лицо у него при этом было такое, словно у него внезапно заболели все зубы. Он опустил голову и, покачивая ею из стороны в сторону, что-то прошептал себе под нос. Затем резко выпрямился и без эмоций спросил:
– Это точно? Достоверно установлено, что это мой сын?
– Абсолютно, – кивнул майор Старовой. – При нем были обнаружены документы, к тому же его уже опознала мать.
Всеволод Евгеньевич перевел взгляд на пистолет. Кажется, смысл происходящего стал доходить до него и показался столь чудовищным, что Бобров медленно приподнялся со стула и, тыча пальцем в оружие, с присвистом сказал:
– И вы что… Вы хотите сказать, что это… я?
Последнее слово он произнес совсем тихо. Майор молчал, как и все остальные. Потом сделал знак своему помощнику, и тот обратился к Боброву:
– Следуйте за нами.
– Куда? – спросил Бобров. – Куда вы собрались меня вести?
– В камеру, куда же еще! – не выдержал Старовой. – В следственный изолятор.
– Я никуда не пойду! – выкрикнул Бобров, тряся руками, словно пытаясь сбросить наручники. – Не имеете права! Я не убивал Михаила!
Он закрутил головой, словно ища поддержки. Однако никто из персонала не выступил в его защиту. Да и что можно было сказать, когда налицо столь весомая улика? Бобров в отчаянии взглянул на меня.
– Подождите, – вмешалась я. – Дело в том, что ночью Всеволод Евгеньевич был дома.
– Вот как? – живо повернулся ко мне майор. – Вы это подтверждаете?
– Да, – сказала я.
– Можете дать показания? – Он выхватил ручку. – Вы были с ним? Со скольки до скольки, чем занимались?
Я подавила досадный вздох. Дело разваливалось.
– Я не была с ним, он спал со своей женой.
– Откуда же вы можете наверняка знать, что он был дома? Вы что, тоже ночевали там?
– Да, я временно проживаю в доме Всеволода Евгеньевича.
– И вы втроем были в его спальне? – не сдерживая усмешки, уточнил Старовой.
– Нет, – сквозь зубы отрезала я. – Я была в своей комнате.
– Вы его видели в два часа ночи? – продолжал пытать меня майор.
– Нет.
– Заглядывали в комнату, слышали его голос?
– Нет.
Старовой смерил меня выразительным взглядом. На его губах играла полупрезрительная улыбка. Она была настолько издевательской, что я с трудом подавила желание врезать ему по губам – навыки телохранителя приучили меня хранить хладнокровие и разум.
– Но я всю ночь была в его доме и не видела, чтобы он уезжал, – добавила я, уже понимая, что мои показания ничего не дадут и не спасут Боброва от заточения в следственный изолятор.
О своей ночной прогулке я благоразумно решила ничего никому не сообщать.
– Вы у окна всю ночь стояли? – продолжал язвить майор.
