И она победно уставилась на Боброва. Всеволод Евгеньевич на пару секунд замолчал, подыскивая нужные аргументы, потом сказал:
– Не нужно упрекать меня в несправедливом распределении средств! Уж кому как не тебе знать, сколько я вложил в Мишеньку! Только все не в коня корм!
– Так, короче, ты дашь деньги или нет? – Геля начала злиться и перешла к конкретным требованиям.
– Я уже сказал – нет! – отрезал Бобров. – Нет, нет и нет! И хватит терзать меня своими однообразными просьбами! Мне уже надоело, что меня воспринимают как дойную корову!
– Это подло с твоей стороны! Ты… Ты просто свинья! – визгливо вскричала дама, моментально растеряв весь свой лоск, которым блистала при входе в магазин.
– Так, ну все! – закричал и Бобров. – Хватит! Сейчас я скажу охране, и она выкинет тебя отсюда!
Он скосился было на меня, но вовремя опомнился и метнулся к дверям кабинета. Но не тут-то было! Геля моментально перегородила ему дорогу, возвышаясь над Всеволодом Евгеньевичем на целую голову монументальной статуей.
– Я распоряжусь, чтобы тебя вообще перестали сюда пускать! – перешел на визг и Бобров. – Уходи лучше по-хорошему, все равно ничего не получите! Мне надоело содержать неблагодарных дармоедов!
– Это ты неблагодарный! – вторила ему Геля. – За все годы ты ни разу не сказал мне спасибо за Мишу!
– Да потому что не за что говорить! – закричал Бобров. – Ты что, сама, что ли, ничего не видишь? Или ты совсем дура?!
Дама вдруг неожиданно отступила назад и всхлипнула. Потом торопливо достала из кармана надушенный платочек и приложила к глазам, стараясь не размазать тушь. Бобров забегал по кабинету, но изливать гнев прекратил.
– Ну как, как тебе еще объяснить, что это ни в какие ворота? – остановившись и воздев руки к потолку, произнес он уже более мягким тоном. – Вы же совершенно не бедствуете!
– Ты просто скупердяй! – выговорила дама, убирая платок.
Она уже пришла в себя и вернула себе былую уверенность. Я слегка беспокоилась, что она вновь перейдет в наступление, причем оба сорвутся и не будут выбирать средств, и тогда мне придется волей-неволей вмешаться.
– Я не ожидала от тебя такого! – продолжала Геля, наступая на Боброва. – Не думай, что я это так оставлю! Ты еще пожалеешь о сегодняшнем разговоре, он дорого тебе обойдется!
Она продолжала свой натиск, и я уже хотела приподняться со своего места, но Бобров сам сориентировался. Он распахнул дверь и рявкнул:
– Охрана! Сюда!
У Гели округлились глаза, она невольно перевела взгляд на меня. Я спокойно сидела на месте, никак не реагируя. В кабинет заглянул охранник.
– Выведите ее вон! – указывая пальцем на Гелю и весь кипя, пропыхтел Бобров. – И больше ее в магазин не пускать! Ясно? Чтобы больше я ее не видел.
Охранник молча взял Гелю под локоть и кивком показал ей на выход. Она попробовала было вырваться, но охранник держал ее крепко.
– Не позорься хотя бы в зале! – прошипел Бобров. – Постарайся сохранить остатки приличий!
Геля постояла несколько секунд, потом вновь задрала голову и, не говоря ни слова, стараясь сохранять лицо, величественно выплыла из кабинета, сопровождаемая охранником, который вел ее под руку. Со стороны могло показаться, что услужливый телохранитель ведет женщину, ограждая ее от возможных нападок. Он провел ее через весь зал и хотел препроводить на улицу, но Геля резко выдернула локоть и быстро вышла из магазина. Все это я наблюдала через открытую дверь вместе с Бобровым. Едва Геля покинула магазин, как тот облегченно выдохнул и, подскочив к двери кабинета, запер ее на ключ изнутри.
– У-у-уф, – произнес он, возвращаясь на свое место и доставая из ящика стола маленькую плоскую бутылку виски.
Сделав несколько маленьких глотков прямо из горлышка и ничем не закусив, Бобров тяжело вздохнул и покачал головой, несколько раз повторив себе под нос: «Эх, и дура!»
– Извините, – буркнул он в мою сторону.
– Кто это? – наконец спросила я, пересаживаясь в кресло, которое покинула Геля.
– Моя жена, – сказал Бобров с досадой. – Бывшая, к счастью.
– А Михаил, как я понимаю…
– Совершенно верно понимаете, – кивнул он. – Наш совместный сынок. Золотой и любимый мамочкин мальчик. Только она забывает, что мальчику уже двадцать четыре года и что ему наконец-то пора выйти из-под родительской опеки, тем более что она давно свелась к тому, чтобы получать от папы деньги!
