Проклятая, неизлечимая тревога. Чем бы заняться?..
Голиков был на волосок от того, чтобы сделать какую-нибудь глупость, не слишком задумываясь о последствиях. Он вышел из номера и открыл соседнюю дверь. Ряды белых прямоугольников по обе стороны коридора растворялись в темноте. Ирен еще не вернулась с прогулки.
После «хереса» клонило в сон, тем более, что восточную часть неба уже заволакивал предутренний свет. Макс раздвинул шторы, не зажигая ламп. Сумерки вползали в окна, как бесформенное существо, живущее в узкой щели между днем и ночью…
Он обернулся и увидел мокрые следы босых ног на полу. Теперь он почувствовал и влажный неприятный запах гниющих водорослей. Макс подумал, что Ирина решила искупаться и незаметно проскользнула в спальню, хотя он не слышал ни звука. Но в спальне никого не оказалось. Он включил верхний свет и отшатнулся.
То, что лежало на подносе для напитков, напоминало извращенный натюрморт. Поднос стоял на его половине двуспальной кровати. К ней вела цепочка подсыхающих следов. Узкие ступни – судя по всему, женские… Макс готов был еще долго анализировать подобную чушь, лишь бы не думать о содержимом подноса. Страх медленно расползался между корнями волос. При ярком свете люстры были различимы мельчайшие детали, словно в музейной экспозиции.
На подносе лежала голова Брыля и вырванные мужские гениталии. Не отрезанные, а именно вырванные, как будто некто воспользовался щипцами, совершив зверскую средневековую казнь. Череп был проломлен с одной стороны страшным ударом о твердую поверхность. Левый глаз вытек, сквозь дыру в разорванной щеке были видны коричневые столбики зубов. Крови почти не осталось, только темные потеки засохли на разбитых губах.
Впечатлительного человека эта голова могла надолго лишить сна. Но еще отвратительнее выглядел сморщенный посиневший предмет, соединенный тонкими полосками кожи с волосатым мешочком…
Макса прошиб озноб. Оставаться в одиночестве было невыносимо, но к кому он мог теперь пойти? Собственная чудовищная слепота поразила его едва ли не сильнее, чем ужас, выдавливающий глазные яблоки. Следы на полу были слишком очевидны. Савелова сошла с ума, а может быть, все обстояло намного хуже. Это задевало Голикова гораздо больнее, чем любая мыслимая или немыслимая трансформация Клейна.
Ему хотелось завыть в своем темном углу, обставленном частями тела мертвеца. В жутком поступке его любовницы проявилась патологическая ненависть к мужчинам, которую он принимал раньше чуть ли не за нимфоманию.
Макс попятился из спальни, держась подальше от влажных следов, уже потерявших форму отпечатков ног. Бесполезно было гадать, зачем он ей нужен; надо было бежать.
Непослушными пальцами он открыл шкаф и с огромным облегчением обнаружил, что сумка с оружием еще на месте. Он вспомнил, что сам вручил Ирине пистолет, взял сумку и осторожно приблизился к двери номера. Приоткрыл ее и выглянул в коридор. В темноте следы были незаметны; возможно, сюрприз ожидал его за ближайшим поворотом.
Макс прокрался мимо номера Клейна, ощущая щекой прохладный металл «беретты». Только бы добраться до «призрака», а на нем он сумеет слинять хоть от целой банды озверевших амазонок!.. Его целью была лестница, ведущая прямо в подземный гараж. Он старался держаться подальше от лифта, который представлял собой слишком очевидную ловушку.
Он завернул за угол и оказался в холле. Из-за стеклянных стен просачивался серый утренний свет, выглаживая кожу кресел и застывшие листья тропических растений. Еще одним источником света был светильник в кабине скоростного лифта. Его сияние пробивалось сквозь узкую щель между створками. Светильник включался автоматически, как только кто-нибудь входил в кабину. И этот «кто-то» ждал, не нажимая кнопку «ход»…
Ничто не смогло бы сейчас заставить Макса приблизиться к лифту. Ничто, кроме звука, который он услышал. Это был стон боли или наслаждения, очень похожий на тот, который издавала Ирен, когда трахалась.
