Левая нога гудела, отдаваясь рвущей болью до самой ключицы. Когда маршевая колонна вошла в лес и они стали продираться сквозь бурелом, идти стало совсем тяжело. Луну затянуло тучами, как только они покинули окрестности деревеньки.
Когда сил продираться сквозь заросли уже совсем не осталось, колонна очутилась на небольшой поляне, а скорее – вытянутой прогалине, редко засаженной молодыми деревцами. Тут и прошелестело по цепи долгожданное, спасительное: «Привал!»
Непроглядная темнота вдруг посветлела. Сквозь желтушную полумглу проступили черные каракули сплетений голых веток. Глаза, привыкнув к странным сумеркам, могли разглядеть едва отличимые от стволов деревьев, неясные силуэты. Демьян подумал, что уже начало светать. Его мысль тут же шепотом озвучил один из ближних силуэтов.
– Слышь, неужто светает?.. – проговорил он, шевелясь, словно большой мешок.
Гвоздев по голосу признал Сарая. На самом деле он оказался на пару метров дальше, чем казалось в темноте.
– Какое светает… Еще пяти нету. Это луна, вишь, сквозь тучи пробивает… – негромко откликнулся кто-то.
– Луна тебе в дышло. Нынче новолуние, никакой луны в помине нету, – прокомментировал голос Потапова. – Не иначе, немец свои «фонари» подвешивает… Значит, где-то близко гады…
– Что за такие «фонари»? – с любопытством спросил тот же молодой голос.
– Какие «фонари»? Которые на столбах. Фашисты ходят и расставляют, – с издевкой проговорил тенорок Зарайского.
– Известно какие… – объяснительно ответил Потапов. – Осветительная ракета, на парашюте.
Словно бы в подтверждение его слов, чуть проклюнувшееся освещение почти полностью погасло. В то же время по взводу разнеслась весть, что выдают «сухие» пайки. Эту миссию собственноручно осуществлял замкомвзвода Дерюжный. Этот «переменник» занимал во взводе ключевую должность, отвечая за обеспечение своих сослуживцев куревом, едой, боеприпасами и всем прочим, что до зарезу понадобится в нехитром и одновременно сложном быту штрафников.
Во взвод Коптюка Иван Семенович, как уважительно величали его остальные «переменники», попал из снабженцев. Должность в прежней офицерской жизни имел высокую, как говорили, чуть ли не на уровне начальника службы снабжения дивизии. Хотя ни в манере поведения, ни в разговоре даже намека никогда не делал Дерюжный на прошлые свои высокие положения, а невольно ум, умение находить со всеми – от старшего командира до последнего «переменника» – общий язык и какая-то внушительная серьезность сразу в нем чувствовались, вызывая уважение. Еще обладал Семеныч большой физической силой, что тоже добавляло ему весу в армейском коллективе.
Грехи свои Семеныч искупал очень старательно и уже успел снискать своими способностями хозяйственника добрую славу не только во взводе и 1-й роте, но и в батальоне. Ходили слухи, что сам комбат по представлению начпрода рассматривал вопрос о переводе столь ценного бойца в постоянный состав службы снабжения.
Вот голос Дерюжного раздался совсем близко. Он спрашивал фамилию и тут же спорыми движениями, почти на ощупь выдавал пайки: каждому в руки, дотошно перечисляя расфасованные порции. «Потапов? Держи, Потапыч… Сухари… Вот махорка… Тушенка… И чуть – сладкой жизни… Кто? Зарайский… Держи, Аркадий… Сухари… Махорка… А ты ж не куришь… Вот тебе сладкой жизни – дополнительная порция». Пришел черед и Гвоздеву принимать дрожащими от усталости руками вожделенный перечень.
– Получи, Демьян… – подытожил штрафник.
– Расписаться не забудь, хе-хе… – закхекал Зарайский.
– Спасибо, Иван Семеныч… – поблагодарил Гвоздев, не обращая внимания на Зарайского.
– Распишетесь позже… когда немец свету прибавит… – поддержал шутку Дерюжный, но серьезным, свойственным ему тоном.
– Как нога? – вдруг спросил он Демьяна.
– Болит… – ответил Гвоздев с досадой и, одновременно, захлестнувшей его признательностью.
Раздосадовался он на то, что собственный голос показался ему каким-то дрожащим, жалующимся.
– Ничего, терпи… Поговорю с фельдшером… что-нибудь для раны чтоб. Или посмотрит твою ногу… Может, доктор.... – пообещал замкомвзвода, играючи подымая одной рукой объемный мешок.
