— Я ведь, мужики, не такой жизни для Пашки и Сашки хотел, — простонал Тимофей. — Я ведь чего хотел? Хотел деньжат сколотить, чтобы их в город отправить учиться. И не в Череповец, а в Питер либо в Москву. И теперь что? Они же теперь, как мы, в бандиты пойдут?
— Стоп! — остановил начавшего впадать в истерику мужика Иван.
Подошел к русской печке, пошарил за трубой и вытащил заветную бутылку самогона. Разлил по полной, кивнул мужикам — давай, мол. Выпив, закусил остатками картошины, сказал:
— Ты Пашке и Сашке ремня хорошего дай, чтобы на жопу неделю сесть не могли.
— Уже дал, — мрачно сказал Тимофей. — Здоровые лбы, еле справился. Орут: "Батюшка, мы ж как лучше хотели, для дома старались!" Мол, видели, как вы с дядькой Ваней да с дядькой Васей по хуторам ездили, зерно у кулаков отбирали. А монашки, они хоть и советские работницы нынче, но все равно — враги трудового класса и крестьянства!
— Вот ведь засранцы! — хохотнул Иван. — Это их в школе такому научили?
— Это все фуфло! — авторитетно заявил Пулковский, перебивая вожака. — Ты нам скажи — ну, чё такого страшного, что парни у тебя начудили? Ну, украли овец, ну и что? По-молодости, по глупости — с кем не бывает? Думаешь, раз ты бандит, так обязательно они бандитами станут? У меня батька при Пулковской обсерватории сторожем был, вместе с профессорами каждую ночь в телескоп на звезды смотрел, и что? Я же не сторожем стал, а налетчиком. А звезды только в камере видел, если не спалось ночью.
— Подожди-ка, — заинтересовался Иван. — Так Пулковский — это по обсерватории, что ли? Я ж там бывал, в Пулкове.
— Да кликуха это моя, — признался Васька. — Фамилия-то у меня простая — Алексеев, но раз я с Пулкова родом, так и прозвали — Пулковский.
— Значит, ты у нас Васька Алексеев, не Васька Пулковский, — хмыкнул Иван. — Ну да ладно, кой хрен разница? А ты, Тимофей, рано печалишься, не факт, что детки твои по твоим стопам пойдут. Пендюлей им отвешай, на первый раз.
— Так я не о том печалюсь, — смахнул слезу Тимофей. — Видели их, как они овец крали.
— А вот это худо, — сказал Иван, почесав небритую щеку. — Да, а как они вообще-то овец украли? От нас до Парфенова — верст пять будет. Волоком волокли или гнали? Это ж любой дурак видеть может.
— Так они, стервецы, ночью сани взяли, кобылу впрягли. В Парфеново приехали, стенку в сарае разобрали, где овец держат. Вытащили, ноги да пасти овцам связали, в сани бросили. Еще додумались требухи с собой взять, собакам тамошним кинуть. За три часа обернулись, я и не слышал, спал.
— Хитро! — покрутил головой Пулковский. — Я б до такого не додумался!
— Утром пошел скотину кормить — мать честная, вчера у меня десять овец было, а тут пятнадцать! Откуда еще пять взялось? Ну, во двор вышел — сани не так стоят, как я их ставил. Ремень схватил, детки все и рассказали.
— А с овцами что?
— Я овец в тот же день зарезал, всех пятерых. А че мне с ними делать? У меня и сена-тο столько не заготовлено, а до травы свежей еще дожить надо. Шкурки да мясо продать можно. А баба моя с утра в лавку ходила — ей говорят — мол, видели в Парфенове, как твои сыновья овец крали! Послушница бывшая — Августа Тепленичева видела, настоятельнице рассказала, а та велела в милицию идти. Говорят, ко мне милиционеры с обыском придут да всю семью арестуют.
— Так может, пришли уже? — усмехнулся Васька.
— Может, и пришли. Я, как про милиционеров услышал, к вам сюда сразу и рванул. Вы скажите мужики, чё мне делать-то?
— Ежели с обыском пока не пришли, хабар спрячь понадежнее, а то и выбрось куда подальше и мясо, и шкуры, — начал поучать более опытный Васька. — Жалко, конечно, но хрен с ним, свобода дороже. Бабе своей скажи — ничего не видели, все дома были, все спали. И детки пущай отпираются — никуда не ездили, спали крепко. А Августа на них это самое, как его, клевету наводит. Мало ли, вдруг они снежком в нее кинули или камнем? Социально чуждый алимент, вот и не утерпели. Может, она сама овец на сторону продала, а на честных людей клевещет?
— Ну, Василий, силен! — повеселел Муковозов. Но тут же снова загрустил: — А если милиция уже пришла, обыск идет, что тогда?
