Крестьянин деревни Текарь Надпорожской волости Василий Яковлев сдал пуд ржи на усиление средств "Воздухофлота".
Товарищ М.М. Бохенек по вызову товарища Румянцева вносит 250 рублей и приглашает к пожертвованию следующих товарищей: Монина (ул. Коммунистов), Путова (ул. Энгельса), Ярославского (Советский пр., 109), Сегала (зубной врач), А.М. Кольмановича (слесарная мастерская), Барсукова (парикмахер) и Айнбиндера (фотограф). Не ответить на такой вызов было нельзя.
ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ ПО ГУБМИЛИЦИИ ОТ 21.07.1923 ГОДА
Путем негласной агентуры установлено, что в июне 1923 года в Доме колхозника, что на Советском проспекте, поселился гражданин Котов, сообщивший, что он является секретным агентом утро. Данный Котов время от времени проводит допросы постояльцев. За Котовым было установлено наблюдение, проведены оперативно-разыскные мероприятия. В результате были выявлены следующие факты — гр-н Котов разъезжает по губернии, посещает дальние сельсоветы, где проводит партийные собрания первичных ячеек, знакомится с партийно-комсомольским активом и любезно соглашается отвезти в губернский центр деньги, собранные молодежью на строительство аэроплана. При этом он представляется членом губисполкома. Ночует Котов у незамужних активисток.
Кроме того, установлено, что в Череповце и Кириллове Котов свел знакомство с безработными, обещая устроить их на работу за деньги. При задержании Котов оказал сопротивление, угрожал сотрудникам уголовного розыска. Во время допроса гр-н настаивал, что он является именно Котовым. После проведения дактилоскопической экспертизы установлено, что данный гражданин является гр-м Хотовым Петром Михайловичем, 35 лет, уроженцем д. Ручьевская Кирилловского района, крестьянином, при царской власти судимый за кражи, при Советской власти отбывавший срок за дезертирство. Установлено также, что данный гражданин является злоумышленником, который год назад промышлял в Тверской и Череповецкой губерниях, выдавая себя за ответственного совработника и изымал у нэпманов якобы фальшивые денежные знаки.
В апреле солнце встает поздно, за целый час до армейского подъема, но все равно скоро рассветет. Иван переживал, что Фроська опять не выспится, а она, оказывается, и не спала вовсе.
— Знаешь, Ваня, когда я тебя полюбила?
Иван что-то промычал. Ему было интересно, но говорить было лень. Даже не лень, а неохота. Было хорошо просто лежать рядом с молодой и красивой бабой (да что уж там, с любимой!), что ничего другого больше и не хотелось — ни разговаривать, ни шевелиться даже. Ушла куда-то тревога, страх за свою жизнь, даже ненависть к Рябушкину куда-то ушла, улетучилась. Спустись на землю ангел небесный, спросил бы: что ты хочешь, ответил бы: вот так бы всю жизнь и прожил, рядышком с Фроськой.
— Помнишь, как ты у дядьки Пани Самолетова кобылу из грязи вытаскивал?
Иван и Самолетова-то помнил смутно, где уж тут помнить его кобылу?
— А я помню! Весна была, дядька Паня — он в Абаканове наклюкался, не видел ничего спьяну, кобылу через ручей погнал, а та застряла — ни взад, ни вперед. Он осерчал, поначалу кнутом охаживал, а потом черенком лопаты лупить стал. Орет: убью, мол, падеретина такая. А ты как раз мимо шел. Ты ему и говоришь: кончай над скотиной надругаться. А дядька Паня — мол, не твое собачье дело, молокосос! Потом он на тебя драться полез, а ты его взял за шиворот да и кинул в ру-чей, рядом с кобылой. Он барахтается, встать не может. А ты тоже в ручей полез, кобылу распряг, а она ни в какую — по самые голени в грязь засосало. Так ты под кобылу подлез да ее на своем хребте и вытащил.
Николаеву было лестно слышать о себе такие воспоминания, но он и на самом деле не помнил, чтобы когда-то вытаскивал из грязи чужую кобылу. Вот на фронте, там было дело — и пушки приходилось таскать, и полевую кухню вытаскивали не один раз.
— Не помню такого, — честно сказал Иван. — Если и застряла кобыла — только по бабки. Если б по голени — не вытащил бы.
— Было, было такое, — торопливо заговорила Фроська. — Я хоть и мала была, но все запомнила. Еще мне Марфа рассказывала, как ты давеча Славкиного кота с березы снимал.
