— Хорошо, — сказал я.
— Хорошо? — переспросил Барнс.
— Твои люди справляются и без тебя. Можешь позволить себе маленькую передышку.
И я вышел в сумерки таким быстрым шагом, что Барнсу, которого распирало от незаданных вопросов, оставалось только поспевать за мной. Мы пересекли зеленую лужайку, здесь уже разинула жадную пасть огромная походная Адская топка — приземистая, обмазанная смолой черная печь, из которой рвались красно-рыжие и пронзительно синие языки огня; а из окон библиотеки неслись драгоценные стаи вольных птиц, наши дикие голуби взмывали в безумном полете и падали наземь с перебитыми крыльями; люди Барнса обливали их керосином, сгребали лопатами и совали в алчное жерло. Мы прошли мимо этой разрушительной, хоть и красочной техники, и Джонатан Барнс озадаченно заметил:
— Забавно. Такое дело, должен бы собраться народ… А народу нет. Отчего это, по-твоему?
Я пошел прочь. Ему пришлось догонять меня бегом.
В маленьком кафе через дорогу мы заняли столик. И Джонатан Барнс (он и сам не мог бы объяснить, почему злится) закричал:
— Поживей там! Меня ждет работа!
Подошел Уолтер, хозяин, с потрепанным меню в руках. Поглядел на меня. Я ему подмигнул. Уолтер поглядел на Барнса.
— «Приди ко мне, о мой любимый, с тобой все радости вкусим мы», — сказал Уолтер. Барнс захлопал глазами:
— Что такое?
— «Зови меня Измаилом», — сказал Уолтер.
— Для начала дай нам кофе, Измаил, — сказал я. Уолтер пошел и принес нам кофе.
— «Тигр, о тигр, светло горящий в глубине полночной чащи!» — сказал он и преспокойно пошел прочь.
Барнс круглыми глазами посмотрел ему вслед.
— Чего это он? Чокнутый, что ли?
— Нет, — сказал я. — Так ты договори, что начал в библиотеке. Объясни.
— Объяснить? — повторил Барнс — До чего же вы все обожаете рассуждать. Ладно, объясню. Это грандиозный эксперимент. Взяли город на пробу. Если удастся сжечь здесь, так удастся повсюду. И мы не все подряд жжем, ничего подобного. Ты заметил? Мои люди очищают только некоторые полки, некоторые отделы. Мы выпотрошим примерно сорок девять процентов и две десятых. И потом доложим о наших успехах Высшей правительственной комиссии…
— Великолепно, — сказал я. Барнс уставился на меня:
— С чего это ты радуешься?
— Для всякой библиотеки головоломная задача — где разместить книги, — сказал я. — А ты мне помог ее решить.
— Я думал, ты… испугаешься.
— Я весь век прожил среди Мусорщиков.
— Как ты сказал?!
— Жечь — значит жечь. Кто этим занимается, тот Мусорщик.
— Я Главный Блюститель города Гринтауна, штат Иллинойс, черт подери!
Появилось новое лицо — официант с дымящимся кофейником.
— Привет, Китс, — сказал я.
— «Пора туманов, зрелости полей», — отозвался официант.
— Китс? — переспросил Главный Блюститель. — Его фамилия не Китс.
— Как глупо с моей стороны, — сказал я. — Это же греческий ресторан. Верно, Платон?
Официант налил мне еще кофе.
— «У народов всегда находится какой-нибудь герой, которого они поднимают над собою и возводят в великие… Таков единственный корень, из коего произрастает тиран; вначале же он предстает как защитник».
Барнс подался вперед и подозрительно поглядел на официанта, но тот не шелохнулся. Тогда Барнс принялся усердно дуть на кофе.
— Я так считаю, наш план прост, как дважды два, — сказал он.
— Я еще не встречал математика, способного рассуждать здраво, — промолвил официант.
— К чертям! — Со стуком Барнс отставил чашку. — Никакого покоя нет! Убирайся отсюда, пока мы не поели, ты, как тебя — Китс, Платон, Холдридж… Ага, вспомнил! Холдридж, вот как твоя фамилия!.. А что еще он тут болтал?
— Так, — сказал я. — Фантазия. Просто выдумки.
— К чертям фантазию, к дьяволу выдумки, можешь есть один, я ухожу, хватит с меня этого сумасшедшего дома!
И он залпом допил кофе, официант и хозяин смотрели, как он пьет, и я тоже смотрел, а напротив, через дорогу, в чреве чудовищной топки пылало неистовое пламя. Мы молчали, только смотрели, и под нашими взглядами Барнс наконец застыл с чашкой в руке, по его подбородку стекали капли кофе.
— Ну, чего вы? Почему не подняли крик? Почему не деретесь со мной?
— А я дерусь, — сказал я и вытащил томик Демосфена. Вырвал страницу, показал Барнсу имя автора, свернул листок наподобие лучшей гаванской сигары, зажег, пустил струю дыма и сказал: «Если даже человек избегнул всех других опасностей, никогда ему не избежать всецело людей, которые не желают, чтобы жили на свете подобные ему».
