Улыбка и слезы Палечка - страница 9
— Воду! Воду! Воду!
В залу вбежала пани Алена, на этот раз тоже дрожа. Сам дьявол придумал ей христианскую обязанность в этом заколдованном замке! Называется Страж, а никто не стережет. Кучка крестоносцев проскакала мимо на конях, достала, кто их знает откуда, смоляной факел, зажгла его и кинула на ригу. И та теперь сгорела вместе со всем свезенным в нее урожаем.
Кунгута лежала на постели, корчась от боли, с губами, вспухшими от крови и лихорадки.
— Милая тетенька, что опять случилось? — прошептала она.
— Ничего не случилось, Кунька, будь спокойной, сильной и думай о том, что должна родить славного молодца, чтоб обрадовать пана Яна, когда тот вернется… Теперь уж скоро. Бой, говорят, кончился… Так что — видишь?..
— А кто там жжет костры?
— Это так… Пастухи ноги греют.
— Теперь? В августе? Нет, Аленка, это пожар. Рига горит. Я по запаху дыма чувствую. Горит хлеб… Аленка, мы нищие, и пускай Ян идет в бродяги или разбойники. Нам больше ничего не остается. А ребенок этот — совсем лишний, и я тоже, и мы умрем с ним оба. Прощай!
Она легла лицом к стене, грузная, бесформенная, и заплакала навзрыд. Плакала долго, до самых сумерек. А пани Алена молилась и при этом гладила ее по волосам, теперь распущенным…
А потом, когда совсем стемнело, к воротам замка, которые оставались открытыми, так как во дворе было полно народу, сбежавшегося смотреть на догорающую ригу, подошел никем не управляемый конь пана Яна Палечка. В седле был всадник. Но он не сидел прямо, а повис ногами в стременах, руками на узде и головой на гриве. Он был мертв. Конь принес его из-под Домажлиц в Страж.
В это мгновение пани Алена была во дворе, так как родильнице на минуту полегчало. Пани Алена вышла подышать прохладой. При виде мертвого родственника она пронзительно вскрикнула. Чуть не запричитала, да в последнюю минуту опомнилась.
Тихо распорядилась отнести мертвого в самую большую залу замка — туда, где покойный пировал и читал философов. Его понесли по лестнице, ступени заскрипели, и пани Кунгута выскользнула из постели и пошла, босая и простоволосая, посмотреть, что там такое и почему Алена закричала.
Она узнала мужа и взревела от боли, как раненый зверь.
Повалилась навзничь. Женщины окружили ее. Стали подымать. Мужчины меж тем несли тело хозяина. Они сыпали проклятьями. Женщины шептали только:
— Дева Мария, дева Мария…
А пани Алена, вдруг как будто выросшая, худая, седовласая, стала резким голосом распоряжаться, подхватила роженицу под голову, понесла ее, прикрикнула на Барбору и Доротку, чтоб не выли, а делали дело, потому что сейчас начнется, — и пусть все остальное идет к дьяволу, лишь бы дитя было живо!
— Ну, пани Кунгута, теперь хочешь не хочешь, а подавай наследника! — командовала пани Алена. — Собери все силы — и будет хозяин у Стража, или я не Боржецкая, и дедушка мой не добывал Милана![11]
Через полчаса пани Алена держала на руках новорожденного. Он дрыгал ножками и ручками, и у него было отцовское лицо.
— Назовем по отцу — Яном, — решила пани Алена.
Барбора и Доротка хлопотали вокруг родильницы.
Она глядела на голенького новорожденного широко открытыми глазами. Оказалось, действительно — сын. Но ребенок не плакал, как все новорожденные.
— Аленка, — прошептала родильница, — а он живой?
— Ты не видишь, как он дрыгает ручками и ножками?
— Но он не плачет, Аленка…
Только тут пани Аленка Боржецкая заметила, что, правда, ребенок не плачет. Что бы это значило?
Но вдруг мать в восторге воскликнула:
— Погляди, Аленка, да он смеется!
И в самом деле. Ребеночек ласково улыбался матери, улыбался и пани Аленке, и Доротке с Барборой, когда те пришли посмотреть.
— Отроду не видала такого и не слыхивала ни о чем подобном! — промолвила пани Алена. — Чтобы новорожденный улыбался? Как Иисусик, каким его в яслях рисуют… Ну, просто чудо какое-то! Дар божий пани Кунгуте за ее страданья…
Так родился Ян Палечек, общий любимец.
II
Когда пани Кунгута в первый раз давала своему позднему сынку грудь, плотник сколачивал на дворе гроб. Он готовил этот гроб для отца того ребенка, что появился на свет при таких необычных обстоятельствах.
