Он поднял голову и увидел, как из ее золотистых глаз катятся слезы — его накрыл стыд за содеянное.
— Боже, Энди, прости меня, прости, — торопливо сказал Лайон, встряхнув головой.
Он поднялся и неловко, трогательно попытался прикрыть ее. Потом он прижал ее к груди и откинул назад выбившиеся пряди.
— Не знаю, что со мной случилось. Я даже не поцеловал тебя перед тем, как… Что я за сволочь, я заставил тебя плакать. Должно быть, ты чувствуешь себя использованной. Будто я изнасиловал тебя. Господи, прости меня, — сокрушался он.
Она подняла на него лицо и сжала его голову ладонями:
— Остановись. Сейчас я плачу, потому что рада, что была тебе нужна.
— Была. И сейчас нужна. Я даже не представлял, что после всего, что случилось за эти два дня, мне будешь нужна только ты.
Она нежно улыбнулась и разгладила пальцами его темные брови:
— Ты был одержим мыслью о смерти. Думаю, тебе просто нужно было почувствовать, что ты жив, отпраздновать жизнь.
Его глаза напоминали тлеющие угли — серые по краю, но сверкающие пламенем в центре.
— Как это возможно, что после всего, что было между нами — злости, вражды, недоверия, я все-таки влюбился в тебя, Энди Малоун.
— Не знаю. Но надеюсь, что это так. Потому что очень люблю тебя, Лайон.
— Энди. — Ее имя прозвучало благоговейным шепотом в его устах, он пальцами обводил линию ее губ. Потом Лайон довольно усмехнулся: — Энди. Никогда не думал, что полюблю кого-то по имени Энди. Еще меньше я ожидал, что буду готов умереть, если не поцелую эту Энди.
Он накрыл ее рот поцелуем. Лайон пытался исправить поспешность, почти жесткость того, что только что случилось между ними. Он целовал ее нежно, его язык пробовал ее губы на вкус, обводил их контур. Он касался уголков ее рта, пока желание не заставило ее раскрыться ему навстречу. Лайон страстно прижался к ней, исследуя, будто опытный грабитель, ее небо, зубы, внутреннюю сторону губ. Затем он потерся своим языком о ее язык и будто перетянул его на свою сторону. Ощущения были такими сильными, что Энди в полуобморочном состоянии схватилась за его рубашку. Он ослабил напор и, пожалев ее, прервался. Они тяжело дышали — вдыхали друг друга. Лайон продолжил свою ласку, он нежно покусывал ее шею и плавно передвигался к уху.
— Где ты научился так целоваться? — с мягким стоном спросила она, когда его губы добрались до мочки и он прикусил ее.
— Сейчас. Поцелуи никогда раньше не казались мне чем-то важным.
— А теперь это важно?
— Очень.
— Почему?
— Чтобы ты поняла, насколько ты любима.
Он снова поцеловал ее. На этот раз его рот был почти неподвижен, овладевая ее губами, язык снова скользнул глубоко внутрь и застыл. Лайон крепко прижимал ее к себе, и она почувствовала, как ее тело отвечает на его восставшую плоть.
— Ты сможешь мне простить мой недавний эгоизм и грубость и подняться со мной наверх?
Энди кивнула, и они встали с дивана. Быстро собрав раскиданные вещи и кое-как натянув часть из них на себя, они тихонько вышли из кабинета. За окном было темно, солнце давным-давно село. Они замерли, прислушиваясь, но не услышали никакого шума ни в кухне, ни из комнаты Грэйси.
— Ты голодна? — участливо спросил Лайон. Энди широко улыбнулась.
— Что бы ты делал, если бы я сказала «да»? — поддразнила она.
— Взял бы себя в руки и постарался не заплакать.
Она взяла его за руку и повела вверх по лестнице. Энди думала, они пойдут в его комнату, но он остановился у двери, ведущей в ее бывшую спальню.
— Пойдем сюда.
— Почему?
— Увидишь.
Они вошли в залитую лунным светом комнату. Никто из них и не подумал зажигать свет: серебристое сияние окутывало их тела.
— Не двигайся, — скомандовал он, начав снимать одежду.
Она послушно села на краешек кровати, где он оставил ее, и стала наблюдать, как на пол по очереди летят рубашка, брюки и нижнее белье. Он был потрясающим экземпляром из мира мужчин — ее вдруг разобрала такая гордость, что захотелось показать Лайона всему миру, и в то же самое время она чувствовала чудовищную ревность к каждой женщине, которая лицезрела его в таком виде.
— Иди сюда, — шепнул он, протянув руку.
Энди поднялась с кровати и приблизилась к нему. Он встал у нее за спиной и, положив руки ей на талию, подтолкнул к большому зеркалу в подвижной раме, которое стояло рядом с окном. Она влюбилась в это зеркало еще несколько дней назад, когда впервые увидела его. Оно было почти семь футов длиной, овальная рама, сделанная из красного дерева, украшена изящной резьбой. Зеркало было прочным, тяжелым, но производило впечатление хрупкости и утонченности. Не возникало сомнений, что этому предмету мебели уже больше сотни лет, но амальгаму своевременно обновили, поэтому их отражения были четкими.
