Мария грустно качает головой. И в ее больших светлых глазах скапливаются слезы.
– Для любви нужна любовь, Лоб. И больше ничего.
Черт побери! Ну, кто посмеет утверждать, что она не умна!
– Не сердись на меня, Мария, – и я склоняю голову. И целую родимое пятнышко на острой коленке. – Он был не достоин твоей любви.
– Именно поэтому я его и любила, – отвечает Мария и нежно гладит мой лоб.
Ах, Мария, Мария. Ни одна критика не смогла бы так метко попасть в цель.
– До свидания, Мария. Мне жаль, что я не повстречал такую женщину, как ты.
Эти слова я говорил от чистого сердца. И Мария в знак благодарности улыбается мне на прощанье.
Они приходили ко мне и уходили. Упрекали. Обнимали. Требовали. Лили потоки слез. И подшучивали надо мной. Их было много. Они были очень разные. И очень походили друг на друга. Неужели я столько их мог выдумать за свои неполные тридцать шесть лет? Уму непостижимо. Какой я умница. И я с любовью погладил себя по седеющей прежде времени шевелюре. Они все были чертовски красивые. Дьявольски соблазнительны. И бесовски развратны. Все мои женщины. Которых я так и не сумел встретить в жизни. И которых мне хватило таланта придумать. Кстати, довольно удачно.
Они приходили. И уходили. И я оставался один. Со своей очередной чашкой кофе. И зажженной сигаретой в чуть дрожащей руке. И я ждал. Я знал, что она сегодня непременно придет. Они всегда приходит, когда мне трудно. И когда меня в очередной раз мутит от чернил и бумаги. Что ж. Сегодня я попробую выдержать ее нападение. Сегодня я попробую выиграть.
Она пришла, как я и ожидал. Небрежно развалилась на стуле. И я заказал еще чашечку кофе.
Официантка недовольно поморщилась. И оглядела мою гостью с ног до головы, явно решив, что она проститутка.
– Ты бы оделась поприличней, – заметил я вместо приветствия.
Она забросила ногу за ногу, не удосужив даже отдернуть узкое черное платье, оголившее ее длинные ноги. Она встряхнула огненно рыжей гривой. И бретельки на платье развязались.
– Они тебя сегодня измучили? – рассмеялась она хрипловатым голосом. И на ее бледных щеках выступили глубокие ямочки.
– Я прощался с ними, – серьезно ответил я.
– Это мог сказать Кит. А ты…
– При чем тут Кит, – насторожился я.
– Он простился с жизнью. Значит он простился со всеми. Кого сочинили в этой жизни.
– Тысячи, миллионы людей живут ничего не сочиняя. И между прочим, наслаждаются жизнью. Я бы не раздумывая отдал все свои произведения, только бы встретить в жизни хотя бы одну женщину. Которую выдумал.
– Ты ошибаешься, Лобов. Их выдумала жизнь. А тебе только осталось записать. А это не так уж сложно.
Она явно приуменьшила мои способности, эта чертовка!
– На тебя оглядываются, – заметил я ей.
Она оглянулась. И увидела шепчущихся официанток. Она развязно повела плечами. И приняла еще более вызывающий вид.
– Тебя могут выставить отсюда, как последнюю уличную девку.
Она внимательно вглядывалась в мои глаза. И в ее глазах я читал грусть.
– Но они не посмеют этого сделать, – смущенно ответил я на ее пристальный черный взгляд. – Ты для меня много сделала. Но извини, – и я развел руками. – Ты больше мне не нужна.
– Тебя не устраивает мой вид?
Я схватился за голову. И стиснул зубы.
– Я не знаю, не знаю. Я уже ничего не знаю. Иногда мне кажется, что все так бессмысленно…
– Если бы я была мужчиной. У тебя было бы масса возможностей покопаться в мужской психологии. Если бы я вырядилась в военную форму. Ты бы мог написать антимилитаристский роман. Если бы я превратилась в страшную старуху. Тебе, видимо, удались бы строчки о смерти.
– Во всяком случае, это было бы нужнее! – закричал я.
И со всей силы стукнул кулаком по столу.
Официантки испуганно замолчали.
Она взяла мою руку в свою теплую ладонь. И крепко пожала ее.
– Ты ошибаешься, Лобов. Любовь в твоих книжках, Лобов, богаче любой философии. Бесстрашней любых подвигов. Сильнее любой смерти. Потому что в ней есть все. И философия. И война. И смерть.
– А Кит? Какой тебя видел Кит?
– Мы часто вместе смеялись. И дурачились. И мое прозрачное платье вздувалось на ветру. И цвет волос мой был розовый. Как его мечты. А, впрочем, вы были похожи.
