— И рождественский лимонад, — добавил Хальберг-младший уже спокойнее. — Его она могла пить литрами. Его наверняка должны продавать и сейчас, так ведь?
Он попытался вспомнить, видел ли в магазинах в последнее время рождественский лимонад, но образы тех ярких бутылок так и не всплыли в его мозгу, и его охватило состояние, близкое к панике. Внезапно это стало главным делом его жизни — найти рождественский лимонад, чтобы подать его на похоронах.
— Я уверен, что его по-прежнему продают, — проговорил папа, успокаивающе положив ладонь юноше на руку. — Это прекрасная идея. Все, что ты предлагаешь, очень хорошо. Мы возьмем черное платье. Мама наверняка знает, где оно висит, и сможет погладить его. А тетушку Аннели попросим сделать несколько бутербродных тортов. Она так хорошо умеет их делать — Виктория обожала ее торты. Мы ведь собирались заказать такой ей на окончание школы…
На мгновение мужчина потерял нить разговора, но потом добавил:
— Как я уже сказал, я точно знаю, что рождественский лимонад есть в продаже. Мы купим его, это очень хорошо. Все будет хорошо.
«Нет, не будет хорошо!» — хотелось Рикки закричать во весь голос. Они сидели и обсуждали тот день, когда его сестру положат в гроб и закопают в землю. И ничто уже никогда не будет хорошо.
В дальнем уголке его души все больше жала и давила тайна. Казалось, по нему должно быть видно, что он что-то скрывает, но родители, похоже, ничего не замечали. Они просто сидели с пустыми глазами в маленькой кухне, где на окнах висели классические занавески с узором из брусники, которые так нравились маме, хотя дети и пытались убедить ее заменить их.
Изменится ли что-нибудь, если родители пробудятся от своего сна? Может быть, тогда они все увидят и поймут? Рикки осознал, что рано или поздно ему придется поговорить с полицейскими. Но смогут ли мама с папой вынести всю правду?
* * *
Иногда Марта чувствовала себя как ужасная заведующая детским домом из фильма «Энни». Девочки, девочки — вокруг одни девочки.
— Лив три раза подряд ездила на Блэкки! — крикнула Ида, с пылающими щеками приближаясь к ней по двору. — Теперь моя очередь!
Фру Перссон вздохнула. Вечно эти споры! В конюшне царила строгая иерархия, и хозяйка видела и понимала в битвах девочек больше, чем они сами. Чаще всего она поощряла в ученицах борьбу за власть, находя ее интересным зрелищем, но сегодня у нее просто не было на это сил.
— Этот вопрос вы должны урегулировать сами, — сказала она строго. — Не надо без конца ходить ко мне со всякими дурацкими пустяками.
Она увидела, как Ида испуганно попятилась. Девочки привыкли, что их преподавательница строга, однако она не имела обыкновения огрызаться на них.
— Прости, — поспешно проговорила Перссон, хотя и не от чистого сердца. Иду она считала избалованным нытиком — ее полезно было бы почаще ставить на место, но сейчас приходится думать о практической стороне дела. Ее семья зависит от доходов, которые приносит школа верховой езды. Никогда в жизни они не смогли бы существовать на те деньги, которые зарабатывает Юнас своей ветеринарной практикой, а девочки — точнее, их родители — являются их клиентами. Так что Марта вынуждена гладить их по шерстке.
— Прости, Ида, — повторила она. — Я немного не в себе из-за Виктории. Надеюсь, ты понимаешь меня.
Сделав над собой усилие, она улыбнулась девочке, которая тут же расслабилась:
— Да-да, я понимаю. Такой ужас! Что она умерла и все такое…
— Хорошо, тогда мы пойдем и поговорим с Лив, и ты сегодня будешь скакать на Блэкки. Или ты, может быть, захочешь прокатиться на Скирокко?
Глаза Иды засияли от счастья:
— А можно? Разве Молли не будет на нем кататься?
— Сегодня — нет, — ответила Марта и сделала невольную гримасу при мысли о дочери, которая лежала дома в своей комнате, обидевшись на весь свет из-за несостоявшихся соревнований.
— Тогда я лучше возьму Скирокко, так что пусть Лив катается на Блэкки, — великодушно проговорила Ида.
— Отлично. Значит, проблема решена.
Фру Перссон обняла ученицу за плечи, и они вошли в конюшню. В нос ей ударил лошадиный запах. Это было одно из немногих мест на земле, где Марта чувствовала себя дома, ощущала себя полноценным человеком. Единственным человеком, который обожал этот запах не меньше ее, была Виктория. Каждый раз, когда эта девочка входила в конюшню, в ее глазах появлялось то же блаженное выражение, которое, как знала хозяйка, было и у нее самой. Тоска по Виктории застала ее врасплох. Это чувство охватило женщину с неожиданной силой. Она замерла в проходе и услышала издалека, как Ида крикнула Лив, расчесывавшей коня по имени Блэкки в его деннике:
