В значительной мере успеху работы оккупационных органов террора способстовало и то, что киевское партийное подполье не сумело достичь максимальной эффективности в сопротивлении оккупантам из-за личных амбиций руководителей. Оставленные Хрущевым кадровые партаппаратчики Хохлов и Ивкин, претендуя на единоличное руководство, занялись выяснением отношений. Дошло до того, что некоторые подпольщики обвиняли Хохлова в отравлении Ивкина.
В массовом порядке набирались националисты и в киевское отделение абвера, называвшееся абвергруппой «Орион». Агентура «Ориона» забрасывалась в тыл Красной армии для проведения диверсий, и коллаборационисты заслуженно считались наиболее надежными выпускниками абверовских курсов. Националисты настолько рвались к работе в репрессивных органах, что для них не хватало вакансий. Чтобы трудоустроить массу «свiдомих», «европейски ориентированных» энтузиастов, при СД был создан специальный орган — «Аргус», названный именем персонажа греческой мифологии, имевшего глаза по всему телу. Десятки агентов «Аргуса» ежедневно присутствовали во всех людных местах и при малейшем подозрении арестовывали киевлян.
Но участие националистов в реализации фашистской оккупационной политики по уничтожению киевлян не ограничивалось занятием должностей в репрессивных органах. Германским командованием и гебитскомиссариатом им была доверена вся полнота власти в оккупированном городе, для чего была создана городская управа, полностью укомплектованная националистическими кадрами. Очевидцы описывают колоритную картину деятельности новых хозяев города, сидевших в вышиванках и вызывавших полицию при звуках русской речи.
Киевские бургомистры — Оглоблин, Багазий, Форостовский — были видными националистическими деятелями, считавшими главной своей задачей (как и их майданные последователи) насильственную украинизацию, уничтожение русского языка и культуры, канонического православия. Это была основная тема выпускавшихся коллаборационистских изданий — «Украiнського слова» и «Нового украiнського слова».
Вся задействованная «оранжевым» режимом идеология нагнетания в обществе атмосферы русофобии и антироссийской истерии позаимствована у геббельсовских пропагандистов. Статьи из «УС» и «НУС», посвященные рассказам об исконной агрессивности Москвы, многовековом угнетении русскими свободолюбивых украинцев, рассказы о героическом Мазепе — все это хоть сейчас можно перепечатывать в придворных изданиях хоружевского двора.
Разве что тогдашние «оранжевые» были более откровенны и могли, не прибегая к эвфемизмам, прямо заявлять о необходимости «избавления от жидов, москалей и несвидомых украинцев». Как, например, небезызвестный Ярослав Стецько, входящий теперь в ющенковский синодик «великих украинцев», писал: «Москва и жидовство — это самые большие враги Украины… Поэтому стою на позиции уничтожения жидов и целесообразности перенесения на Украину немецких методов истребления жидовства».
Когда узнаешь о новых деяниях оранжево-красносердечных политиков во власти, становится совершенно ясно: нового они ничего придумать не в состоянии — пробавляются пожелтевшими инструкциями времен оккупации. Достаточна почитать указания городской управы относительно запрета употреблять русский язык в официальных учреждениях и школах, об уничтожении советской символики, переименовании улиц, а также приказы, на каком языке совершать богослужения и за кого возносить молитвы.
Любимая ющенковская идея с «Музеем советской оккупации» — неприкрытый плагиат с созданного горуправой «Музея переходного периода». Вероятно, даже экспозиционный план можно оставлять без изменений. А уж аналогов «институтов национальной памяти» было создано множество — благо, это позволяло получать ОУНовским псевдоученым усиленные немецкие пайки.
Особенно почетной считалась служба на бирже труда, занимавшейся принудительной отправкой молодежи в рейх. На биржу отправлялись наиболее опытные националистические агитаторы, пытавшиеся внушить будущим рабам, какое счастье работать в интересах «новой Европы и ее великого фюрера Адольфа Гитлера».
