- Ну что, вы видели? Это действительно он?
Мы с папой рассказываем, перебивая друг друга. Мама тяжело опускается на стул, почувствовав внезапную слабость. Сорайя начинает говорить об избиении прохожих, но папа делает ей знак замолчать. Врач советовал нам оберегать маму от нервных потрясений, она может не выдержать. Лицо ее бледно, седеющие волосы убраны назад, взгляд полон черной тоски.
Папа идет к соседям, возвращается в растерянности, не зная, что делать дальше. Телефон не работает, радио молчит. Необходимо срочно закупить батарейки и топливо. К счастью, в начале недели, понимая, что бои за столицу будут ожесточенными и булочные могут закрыться, мы успели запастись основными продуктами - в доме достаточно риса, масла, муки и лапши.
Света нет, но к этому мы давно привыкли. Электрическая фея - дама ненадежная... Иногда свет в домах горит бесперебойно по два-три дня подряд, но потом его отключают, и мы возвращаемся к газовым или масляным лампам. Еду мы готовим на газовой плитке, хотя баллоны неимоверно дороги, вода из кранов в ванной не течет, все трубы в квартале вышли из строя. Белье мы гладим чугунным утюгом, разогревая его на углях, а когда глажка окончена, а утюг еще теплый, его передают соседям. Люди вообще стараются делиться с соседями всем, чем только можно.
В 11 утра наконец-то оживает приемник: теперь вещает новое радио шариатское.
Религиозные песнопения, потом чтение одной из сур Корана, и вот сообщение:
"Пророк сказал своим последователям, что их работа - уничтожать порок и насаждать добродетель. Мы пришли, чтобы навести порядок. Отныне правила будут устанавливаться священнослужителями. Прежние правительства не чтили нашу веру. Мы выгнали их, и они сбежали. Все те, кто работал в правительстве, будут теперь жить в безопасности. Мы просим наших собратьев по вере сдать все оружие - сложить у своих домов или у мечетей. По соображениям безопасности, мы просим женщин в первое время не выходить на улицу".
За этой речью, прочитанной громким голосом, следуют религиозные песнопения. После полудня снова наступает глухая тишина. Придется ждать вечера, чтобы узнать немного больше из передач Би-би-си или "Голоса Америки", идущих на персидском языке.
А что делать до тех пор? Перебирать в голове худшие предположения, вспоминать жуткую картину, увиденную на площади? Все так плохо, так страшно, что мы даже забыли пообедать.
В дверь стучат. Это управляющий, по приказу талибов он пришел сообщить папе, что тот должен пойти в мечеть и сдать оружие. Но у нас его нет, разве что старинная коллекция, висящая на стене! Папа смотрит на ружье, с которым его отец в 20-е годы сражался против англичан. После смерти деда отец повесил его на стену как семейную реликвию. Рядом - старинная сабля. Что будут делать с таким оружием талибы? Папины глаза влажны от волнения, я вижу, как трудно ему расстаться с дорогими сердцу вещами. Мама настаивает, умоляет его быть разумным:
- Прятать его слишком опасно, вдруг придут с обыском!
С болью в сердце папа снимает со стены старое ружье - оно висело как раз напротив великолепного маминого портрета, написанного ее братом. Как она хороша здесь - двадцатилетняя красавица с черными вьющимися волосами до плеч и огромными глазами, искрящимися счастьем! Мамина красота не увяла, разве что слегка поблекла от времени и тяжелых испытаний.
Папа берет и большую саблю, молча заворачивает оружие... Он отправится в мечеть под белым флагом в одиночестве...
Мне хочется плакать. У нас в семье не принято выставлять чувства напоказ, каждый из нас прячет свое горе, не желая причинять лишнюю боль близким. Это черта характера типична для афганцев, мы - гордый и сдержанный народ. Мы многословны и экспансивны, когда обсуждаем общие дела и проблемы, но молчим о наших горестях. Думаю, гражданская война обострила чувства, заставила афганцев замкнуться в полном достоинства молчании. Мы выживаем, экономя эмоции, это необходимо, чтобы не сойти с ума, не впасть в ярость, не поддаться страху. Когда горе непосильно, когда я чувствую, что не справлюсь с собой перед остальными, я прячусь в своей комнате и рыдаю в одиночестве в подушку.
