- Туллий, пока не развернемся, в твою епархию не суюсь. Командуй.
Тот молча кивнул. Оно и понятно - все, чему меня учили на военной кафедре, давным-давно выветрилось из головы. После возвращения в ряды меня немного помуштровали - даже сгоняли пару раз на стрельбище, заставляя вспоминать премудрость обращения с автоматом. В остальном я оставался, кем угодно, только не человеком с лейтенантскими погонами.
Карта и донесения не обманули. Долинка, нечто среднее между очень мелким, с отлогими склонами, оврагом и слишком длинным распадком уже веяла мрачноватым предчувствием крематория. В центре масляно блестели несколько нефтяных лужиц, вокруг них все было залито черными, припорошенными песком потеками, а чуть выше по склонам красовались распотрошенными внутренностями до половины врытые в землю "котелки". Самый дальний из них еще дымил - видно местные не успокоились, и сюда заглянул один из патрулей. Жухлая, ломкая, росшая редкими кустиками трава, совершенно исчезла на дне этого дикого нефтяного поля, и только на гребнях еще зеленели живые пятна и рос жидкий кустарник.
Туллий расставил по холмам секреты, заставил нас отрыть несколько окопов на тактически выгодных точках по краям котловины, и все ругался, что мины поступят только через два дня. Эти два дня оказались не самыми приятными и легкими. Команда, надерганная с бору по сосенке, должна была собрать три барака и в двух из них даже смонтировать установки, отдаленно похожие на конвейеры. У нас был только один инженер - Лор Вивианович сорокалетний, много перевидавший, с обильной сединой, но еще крепкий мужик, который уже пять лет не имел дел с производством иначе как в роли слесаря. Еще двое студентов, Рунар и Флорин, те и до второго курса не дотянули. Чертежи врали, все приходилось по три раза переделывать, варить и резать по месту.
А вечерами, когда солдаты уходили на позиции (их и днем-то не слишком подпускали к установкам, но рабочих рук не хватало совершенно отчаянно), в палатках и вагончиках собирались настороженные еще компании, мне приходилось читать политграмоту. Вычищать из голов глупые слухи, убеждать, напоминать старые обиды, разогревать острое блюдо мести, а порой смешить и ставить в тупик.
- Вот ты говоришь, гений и злодейство несовместны, - обращался я к очередному тихому очкарику, с кровоподтеками на пальцах от неудачного пользования полотком, - Я с тобой целиком согласен. Но ведь убийство и гений могут вполне совмещаться.
- С каких пор убийство перестало быть злом?
- Тебе перечислить злодеев, которых не смогли вовремя достать? Чтобы убийце стать порядочным человеком, надо всего лишь убивать тех, кого необходимо. И если все вокруг говорят, что это плохие люди, не цепляются за них, радуются их смерти, то кто назовет тебя злодеем?
- Мы тут не похожи на следователей, с уже готовыми объектами работать будем.
- Так придумай, что сможешь сделать, когда схлынет основной поток материала, - уже тогда я понял: лучший способ заставить человека подчиняться - дать ему надежду и простор для фантазий. Главное, направлять его мысли, тогда он вечно сможет ходить в мире иллюзий.
Но вся эта болтовня начала приносить пользу: люди стали продумать способы перехода от тупой и неприятной работы, что им предстояла, к творчеству на ниве цивилизаторства. В их голове завелись идеи, которые тут же стали обсуждаться. И, что на тот момент казалось мне особенно важным, те кто начал спорить у костров, немедленно ощутили себя неким новым, пусть еще очень рыхлым целым. Помимо поддержания в них жажды творчества, мне приходилось обсуждать с Вилором таблицы кодовых слов, эвфемизмом и паролей.
Мины и простреленные, реквизированные под предлогом негодности бензовозы, прибыли в один день. Пришлось одновременно работать по металлу и копать землю. Хоть Туллий и ворчал по поводу дневного, а значит понятного для противника, минирования, поделать тут было ничего нельзя - сроки поджимали. С бензовозами возились остервенело, второпях: резали емкости, наваривали изнутри петли, превращая заднюю стенку в одну большую крышку. Меня довольно сильно обожгло ацетиленовой горелкой.