Ещё не так давно наши заклятые «не друзья» носились с идеей перевести всех русских в «россияне». Довольно скоро стало ясно, что русские, оскорблённые таким подходом, упёрлись и не захотели терять природную идентичность. Теперь смыслократы ударились в другую, столь же нелепую, крайность: всех россиян (нерусских жителей России) они возмечтали перевести в русские. В том и в другом случае, как понимает читатель, с настоящими русскими было бы покончено, они растворились бы в вавилонском всесмешении. (Так во Франции получившие гражданство арабы и негры вовсе не становятся французами, зато французы заметно теряют национальное лицо, «замазываясь» чужеродным колоритом в языке, быту, культуре, уступая цветным пришельцам церковь, кухню и семью.)
Мечты о России не останавливаются на том, чтобы российские народы переделать в русские меньшинства, но и вполне логично идут гораздо дальше: аж до того, чтобы сделать проблематичной принадлежность к русскому народу по рождению: «Русские превратили свою ”русскость” в нечто большее, чем ”русскость”. Поэтому Русским нельзя родиться, имя Русского надо заслужить. Можно было бы ввести в языковую норму слово ”Русский” с прописной буквы, тем самым отделяя аспект крови от аспекта принадлежности к “сверхнациональной нации”» (62).
Вот мило! Вот спасибо-то! Очевидно, комиссия в лице Леонтьева, Малера, Махнача, Фролова и им подобных могла бы, не щадя своих сил и трудов и заседая денно и нощно, помочь нам определить, являются ли имеющие всех русских дедушек и бабушек ивановы и севастьяновы в действительности Русскими, или им ещё надо заслужить в глазах строгих судей право так называться…
Нет уж, пропуск в сверхнациональную нацию мне, как и любому нормальному русскому человеку, и даром не нужен, а своей русскостью я обязан исключительно своим русским предкам, и с этим никакая комиссия ничего уже поделать не сможет.
Чем можно объяснить (оправдать нельзя ничем) тягу авторов РД к «сверхнациональной русскости», если не считать прямого влияния нерусского звена авторского коллектива? Наверное, только дремучим невежеством в этнополитической проблематике. Ни теория этнополитики, ни этнополитическая история родной страны не открыли им пока своих истин. Вот и пишут они чёрт-те-что:
«Русские, несомненно, представляют собой древнюю и почтенную историческую нацию, весьма успешно действующую в мировом конфликте культурных типов (при чём тут культурные типы? — А.С.). Столь же несомненно русские представляли собой (и представляют до сих пор, несмотря на распад СССР и развитие внутри самой Российской Федерации сепаратизма) иерархический союз народностей, вдохновлённый идеей строительства единой и великой державы» (30).
Большей глупости читать не приходилось по национальному вопросу. Это кто же вдохновлён-то, да ещё и «до сих пор»? Латыши, эстонцы, литовцы, армяне, грузины, украинцы и другие бывшие соседи по СССР? Смешно. А то, может, наши соседи по Российской Федерации? Татары? Ингуши? Чеченцы? Якуты? Адыги? Это они, что ли, — «иерархический союз народностей», в просторечии именуемые русскими? Какое враньё!
Россию держали и держат только силы этнических русских: железо и кровь, деньги и труд, язык и культура.
В «Русской доктрине» можно встретить ещё немало возвышенных и глубокомысленных рассуждений на тему нации. Все они высосаны из пальца. Примеры? Пожалуйста.
«Нация представляет собой исторически сложившийся базис всякой культуры» (38). Допустим. Но где базис самой нации? Он в крови, в общем происхождении. А доктринёры-смыслократы о том забыли.
«Нация представляет собой силовое поле истории, которое удерживает в себе различные этнические и социальные группы, сообщая им единство и не позволяя рассыпаться» (33). Что это ещё за «силовое поле истории»? Никто этого не объяснит.
«Нация — первоначально, в момент зарождения, — племя, наделённое свойствами и качествами, позволяющими сплачивать другие племена и группы, образуя на основе этого сплочения иерархические структуры, исторически устойчивую государственность; затем, на следующем этапе своего становления, нация, уже обладающая своим государством, предстаёт как ядро расширяющейся культуры и государственности, развивающийся круг сплоченности, в который включаются все новые и новые части, ранее к данной общности не относившиеся. Таким образом, нация предстаёт как самовозрастающий, способный к сверхплеменной солидарности социальный организм»
