Хладнокровное предательство Клейтона повергло Уитни в состояние шока. Девушка замерла, не в силах поверить своим ушам. Правда, сама она не считала себя обязанной выполнять условия брачного договора, но Клейтон по собственной воле и официально связал себя с ней контрактом, в глазах общества мало чем отличающимся от брачной церемонии. Да этот человек хуже любого негодяя… он просто неразборчив в знакомствах и связях! И из всех женщин, с которыми его светлость может тайно встречаться, он выбрал не кого иного, как ее злейшего врага! Боль и ярость бушевали в груди Уитни.
— Маргарет страшно тебя ненавидит, — пробормотала Элизабет, наблюдая вместе с Уитни, как Клейтон укладывает свертки Маргарет в экипаж, а потом идет к своей коляске с очевидным намерением поискать пропавший зонтик. Оба явно не спешили и, смеясь, переговаривались о чем-то. — По-моему, она ненавидит тебя из-за мистера Уэстленда даже больше, чем из-за того джентльмена из Парижа, месье Дю Вилля.
Элизабет впервые заговорила на подобную тему, и, не мучайся так Уитни невеселыми мыслями, она могла бы отнестись к девушке куда более сердечно. Однако вместо этого Уитни сухо заметила:
— Я была бы крайне обязана Маргарет, если бы ей удалось выхватить мистера Уэстленда прямо у меня из-под носа.
— Тем лучше, — озабоченно кивнула Элизабет, — потому что она именно это и намеревается сделать.
Клейтон помог Элизабет и Маргарет сесть в экипаж и, вернувшись к Уитни, предложил ей руку, словно ничего не произошло. Уитни вышагивала рядом с ним с застывшим от гнева лицом. В конце улицы находилась маленькая гостиница, в которой была всего лишь одна столовая для почетных гостей, пивная и небольшой дворик, скрытый от посторонних глаз вьющимися растениями. Дочь хозяина приветствовала Клейтона как старого знакомого и поспешила проводить их к столику во дворе.
Уитни со всевозрастающим раздражением наблюдала, как Милли строит глазки Клейтону, как наклоняется над столом, перестилая скатерть и демонстрируя герцогу красоты своей пышной груди, буквально вываливающейся из корсажа. Кипя от злости, Уитни уставилась на соблазнительно покачивающиеся бедра девицы, отошедшей, чтобы принести им обед.
— Если Милли ведет себя так со всеми мужчинами, ее несчастные родители должны быть вне себя от тревоги.
Клейтон с веселым пониманием посмотрел на негодующую девушку, и терпение Уитни окончательно лопнуло. Наградив собеседника пренебрежительным взглядом, она добавила:
— Правда, вы, возможно, дали Милли повод считать, что находите ее весьма привлекательной.
— Какого черта вы хотите этим сказать? — взорвался Клейтон.
— Я имею в виду, что ваша репутация в отношении женщин общеизвестна и, вероятно, вполне заслуженна.
— Но я в жизни не заигрывал со служанками, смею вас заверить.
— Объясните это Милли, — холодно бросила Уитни.
Милли принесла заказанные блюда, и Уитни набросилась на свое мясо с такой энергией, словно ее не кормили неделю. Как только обед был закончен, она немедленно отодвинула свой стул и встала.
По пути домой никто не прерывал ледяного молчания до тех пор, пока Клейтон не свернул на дорогу, ведущую к его дому. Герцог натянул поводья перед крыльцом и обошел коляску кругом, чтобы помочь ей спуститься, однако Уитни лишь плотнее вжалась в сиденье.
— Если вы хотя бы на секунду посчитали, что я собираюсь войти в этот дом, то жестоко ошиблись.
Лицо Клейтона явно свидетельствовало о том, что самообладания его хватит ненадолго, но он лишь стиснул ее талию и с силой оторвал от подушек.
— Боже, помоги мне, если когда-нибудь я поврежу себе спину!
— Боже, помоги вам, если когда-нибудь повернетесь спиной, — отрезала она, — поскольку где-то, несомненно, поджидает парочка разъяренных папаш или оскорбленных мужей-рогоносцев… если, конечно, я не прикончу вас раньше!
— У меня нет ни малейших намерений спорить или насиловать вас, — подчеркнуто терпеливо объявил Клейтон. — Если возьмете на себя труд оглянуться, то поймете, почему я привез вас сюда.
Уитни подчинилась сначала раздраженно, потом с удивлением. Поместье Ходжесов было сильно запущено, но теперь все изменилось. Кусты подстрижены, трава аккуратно скошена, вывалившиеся камни дорожки заменены, а гнилые деревянные ограды починены. Но самая большая перемена произошла с домом, сиявшим теперь двойными широкими окнами на втором этаже, там, где раньше были всего лишь небольшие закрытые стеклами проемы.
