Любопытное свидетельство на этот счет находим у Юрия Нагибина[*Нагибин Ю. Ненаписанный рассказ Сомерсета Моэма // Встань и иди: Повести и рассказы. М., 1989. С. 654.], едва ли не единственного советского писателя, кому посчастливилось быть принятым на вилле "Мориск" на Ривьере, где прошла добрая половина жизни Моэма и где он умер в полном одиночестве. "Мориск", где бывали знаменитости, принцы крови и видные политические деятели (Моэм был дружен с Черчиллем), - часть легенды о писателе. Вилла была его крепостью, но укрывался он в ней ненадолго. Моэм не принадлежал к писателям, наблюдающим жизнь из окна.
Нагибин был немало поражен дендизмом девяностолетнего старца, но еще более контрастом между телесной тщедушностью и силой, живостью его мысли. Русский гость дивился редкому сочетанию спокойного достоинства, детского азарта и ядовитого сарказма, с каким Моэм говорил о все еще волнующих его писательских делах. В разговоре был упомянут покойный Жан Жироду. "Я злюсь на него, я не могу простить, что "Электру" написал он, а не я, - сказал Моэм.- Пьеса о Троянской войне еще лучше, но я не завидую - такого мне не написать. (...) А "Электру" я мог бы написать, но написал ее Жироду, оставив меня без лучшей пьесы". Эта неожиданная вспышка говорит о высокой требовательности к себе и понимании границ своих возможностей. Можно спорить о месте Моэма в литературе, одно бесспорно: писательство было единственным видом деятельности, в который он беспредельно и до конца верил. Посвятив себя всецело литературе, он стал подлинным Мастером.
Моэм последовательно и методично возводил здание своего успеха, руководствуясь строго продуманным планом. Легко и свободно переходил он от одного литературного рода и жанра к другому, в каждом добиваясь совершенства. Случай уникальный, если вспомнить опыты Шоу в области романа и столь же неудачные попытки Флобера в драматургии. Двадцать романов, около трех десятков пьес[*Сколько всего пьес написал Моэм, неизвестно. Некоторые из них сохранились в рукописях, остальные незадолго до смерти писатель уничтожил вместе с большей частью своего архива], множество сборников рассказов, путевых и автобиографических книг, критических эссе, статей, предисловий - таков итог этой жизни.
Родился Уильям Сомерсет Моэм в 1874 г. в семье преуспевающего потомственного юриста, в ту пору служившего в английском посольстве в Париже. Англичанин, родившийся во Франции, до десяти лет говоривший преимущественно по-французски, - это ли не парадокс? В его жизни их будет немало. Начальную школу Моэм окончил во Франции, и над его английским еще долго будут потешаться одноклассники, когда он окажется по ту сторону Ла-Манша. Неудивительно, что в Англии он так и не почувствует себя вполне дома. "Англичан я стеснялся" - это признание взрослого человека.
Детские впечатления определяют многое в жизни. Французское детство Моэма, младшего в семье, протекало в атмосфере доброжелательности, ласковой заботы и нежной любви, исходивших от матери. Ему было восемь лет, когда она умерла.
В десять лет Моэм потерял отца и был отдан на попечение дяде. Пятидесятилетний викарий был к племяннику равнодушен. В его доме мальчик остро ощутил одиночество. Оно не рассеялось ни в начальной школе в Кентербери, где прошло три безрадостных года, ни в Королевской школе, где он продолжил образование. Маленький Моэм сильно заикался, что стало поводом для бесконечных насмешек сверстников и глухого раздражения учителей. Со временем подросток свыкся со своим положением, перестал тяготиться одиночеством, даже начал искать его. Он пристрастился к чтению, тайком совершая налеты на книжные шкафы в кабинете викария.
Состояние здоровья племянника, который рос болезненным ребенком, вынудило опекуна отправить Вилли поначалу на юг Франции, а затем в Германию, в Гейдельберг. Эта поездка определила очень многое в жизни и взглядах юноши. Гейдельбергский университет в то время был очагом культуры и свободомыслия. Куно Фишер воспламенял умы лекциями о Декарте, Спинозе, Шопенгауэре; музыка Вагнера потрясала, его теория музыкальной драмы открывала неведомые дали, пьесы Ибсена, переведенные на немецкий и поставленные на сцене, будоражили, ломали устоявшиеся представления.
